Недавно рассвело, народу было еще мало, однако чаще, чем вчера, встречались женщины в монашеской одежде. Видимо, пришли «сестры» из Дивеева. Двадцать верст, отделявшие их монастырь от Сарова, им, похоже, была не околица!
Артемьев решил зайти к коменданту, не сомневаясь, что хлопотливый Зверюкаев уже на ногах: хотел узнать, как обстановка, как настроение верующих перед таким важным событием, которое предстояло назавтра, – как вдруг к нему подбежала девочка лет двенадцати-тринадцати, в распахнутом кожушке, в съехавшем со светловолосой головы черном платке, в валенках с галошами, какие здесь все носили, потому что декабрь выдался по-весеннему горазд на оттепели. У нее были ясные голубые глаза, полные такого отчаяния, такого горя, что Артемьев в первый момент даже испугался и спросил, что у нее случилось. Однако в следующую минуту ему пришлось еще больше перепугаться, потому что девочка разрыдалась взахлеб, вся содрогаясь, а потом взмахнула руками – и рухнула навзничь.
Артемьев наклонился к ней и увидел, что она в глубоком обмороке.
Поднял ее. Она была худенькой, очень легкой, но его почему-то качнуло, потемнело в глазах, навалилась странная слабость. Артемьев стоял, не понимая, что с ним, недоумевая, чья это девочка, в какой дом ее отнести, кто позаботится о ней, когда к нему быстро подошли монахиня и монах – оба совсем молодые, лет семнадцати-восемнадцати. Она была тонкая, кареглазая, бледная, он – высокий, косая сажень в плечах, ражий, с соломенными волосами и соломенным пухом на щеках.
Монах сделал попытку забрать у Артемьева девочку, однако он не позволил, не зная, кто это такой.
– Это родной брат ее, имя его Гедеон, – пояснила монашка. – А я сестра Серафима.
– Ее сестра? – спросил Артемьев, указывая подбородком на девочку, которую продолжал держать на руках.
– Сестра во Христе, – ответила монашка спокойно, однако в ее глазах мелькнуло презрение.
Ну да, глупый был вопрос: как можно забыть, где Артемьев находится?
Теперь он без споров передал девочку Гедеону. В самом деле – его голубые глаза напоминали глаза девочки, только были холодными и ожесточенными.
Монах буркнул:
– Спаси Христос! – и они вместе с сестрой Серафимой пошли куда-то в боковую улочку.
Артемьев постоял немного, а потом безотчетно последовал за ними.
Ему было неловко так явно идти следом, он старался держаться поодаль, однако не терять их из виду. И сам себя не понимал: не понимал, почему вдруг ощутил боль и тоску, когда Гедеон забрал у него девочку. Как будто отняли что-то родное и близкое!
Сестра Серафима иногда оглядывалась, а потом что-то тихо говорила Гедеону: наверное, о человеке, следующем за ними, – однако Артемьева никто не гнал, никто не спрашивал, куда и зачем он идет и почему никак не отвяжется.
Наконец все трое оказались на самой окраине Сарова, перед избушкой у самого леса. Сестра Серафима и Гедеон вошли; Артемьев остался около крыльца, по-прежнему совершенно не понимая, что с ним происходит.
Почему-то ему вспомнилась Лиза Трапезникова, его племянница. Артемьев ее очень любил, когда она была ребенком, а потом стал опасаться, потому что она как-то удивительно точно улавливала и настроение его, и мысли. Поначалу Артемьев никак не мог защитить от нее свое сознание. Это его страшно угнетало: вот человек, который видит его насквозь, знает сущность его! Лиза в детстве была очень добра, ласкова, любила Артемьева как родного, но иногда вдруг начинала дичиться, сторониться – и Артемьев сразу понимал, что она чувствует что-то недоброе. Всегда, когда он возвращался с тайных собраний своего боевого отряда (они занимались не только агитацией, но и экспроприацией), Лиза чуть ли не в истерике билась! Если бы Артемьев и Николай Трапезников не были женаты на двух сестрах и если бы мать Лизы не умерла спустя год после рождения дочери, а жена Артемьева не помогала Лизиной няньке Нюше растить ее, он бы постарался вообще не видеться с этой девочкой. Артемьев ее побаивался – и в то же время завидовал Трапезникову, имевшему такое талантливое и светлое дитя, которое всякое зло за версту чует. Потребовалось много времени, чтобы Артемьев научился закрываться от Лизы. Потом Трапезников узнал о его страстном увлечении революционными идеями; на этой почве бывшие друзья постепенно превратились в смертельных врагов. Дочери их сначала дружили, потом тоже разошлись, потом как-то примирились… А для Артемьева Лиза со временем стала единственным средством держать в узде этого бешено-талантливого метателя огня и разведчика чужих мыслей – Грозу. Артемьев поклялся, что уничтожит Лизу, если Гроза попытается скрыться, и они оба знали, что это не пустые угрозы: Артемьев в случае чего сдержит слово! Но при этом он в глубине души очень жалел, что их отношения так враждебны, что он убил Трапезникова. Причем не его самого жалел, а именно – что убил, потому что из-за этого совершенно потерял возможность привлечь к себе Грозу и Лизу, стать им другом, а не врагом.
Черт знает, что за бешенство овладело им тогда, в ту августовскую ночь 1918 года? Честолюбие, гордыня, тщеславие, жажда победы – победы любой ценой! – помутили его разум. К тому же он боялся тех, кого убивал, и Трапезникова боялся…
И вот Артемьев стоял на окраине Сарова, вспоминал, страдал – и не мог понять, почему именно сейчас вдруг задумался над всем этим. Что произошло с ним в то мгновение, когда он взял на руки девочку, напомнившую ему Лизу?
Она была похожа на Лизу, но не внешне. Она была такая, как Лиза, вдруг осенило Артемьева!
Она тоже была медиумом.
В это мгновение дверь избушки, перед которой Артемьев торчал, словно вкопанный в снег столб, если только столбы могут погружаться в тягостные размышления, открылась.
На крыльцо вышел Гедеон.
– Чего тут стоишь? – буркнул он неприветливо.
– Хотел узнать, как твоя сестра.
– Лежит. Очнулась. Падучая у нее, – со вздохом ответил монах.
– Как же ты ее оставил? Надо врача!
– Какой тут врач, окстись! – махнул Гедеон на Артемьева рукой. – И она не одна, с ней сестра Серафима. А ты чего пытаешь?
– Да так, – пожал Артемьев плечами.
– Небось жалко стало? – остро глянул Гедеон.
– Ну да, – кивнул Артемьев.
– Себя пожалей, – процедил Гедеон. – Сила твоя от Бога, а ты ее диаволу продал. Да нет, того хуже: даром ему отдал!
Артемьев был потрясен тем, что этот первый раз увиденный им монах говорит о его силе. Как он узнал о ней?! Каким образом? В нем-то Артемьев никакой силы не чувствовал: он был самым обыкновенным человеком! Сила таилась в девочке… Может быть, она ему об Артемьеве что-то сказала?
– Твою сестру как зовут?
– Анюта, – ответил Гедеон, сходя с крыльца и сворачивая в улицу.
Артемьев пошел рядом.
– Она в Дивееве обретается, при монастыре, – продолжал Гедеон. – Прибежала еще вчера, уже под полуночь, еле живая от усталости. Говорит, один важный человек в Саров приехал. Не спала, спозаранку выскочила его караулить. А тут – ты. Выходит, это ты – важный человек?
