Когда Бокий об этом узнал, он сразу заявил:
– Да у нас в Петрограде в восемнадцатом году происходила совершенно такая же история! Возле кладбища на Малой Охте завелась банда. Вставали на ходули, чтобы пострашней казаться, закутывались в белые балахоны и нападали на прохожих. Раздевали до нитки и оставляли на дороге или прямо на кладбище. Некоторые без чувств до утра лежали, некоторые деру давали голышом. В милицию обращаться боялись. Наконец кто-то решился. Милиционеры устроили засаду и выловили этих «живых покойников». Оказалось, банду организовала бывшая вагоновожатая Мария Полевая по кличке Манька Соленая. Можно не сомневаться, что и здесь действуют по образу и подобию питерцев.
– А вам не кажется странным, что никто из пострадавших ничего не помнит? – спросил я. – Вообще ничего, кроме появления белых силуэтов? Даже как их обирали, раздевали – не помнят?
– Ну, с перепугу все на свете забудешь, – усмехнулся Бокий. – Ты что, не согласен, Гроза?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Может быть, мне просто не приходилось настолько сильно пугаться.
– Ну так давай проверим твою храбрость! – азартно вскричал Бокий. – Там, в Питере, я был дружен с одним из отличных милиционеров, Кишкиным. Хотелось посмотреть, как он работает, и он взял меня на ту операцию. Да и вообще я люблю риск… Хочешь, я поговорю с оперативниками, чтобы помогли нам с тобой попасть в группу, которая будет брать этих московских «живых покойников»? Или струсишь?
Само собой, я согласился.
Когда разрабатывали операцию, решили, что кто-то из милиционеров сыграет роль заблудившегося прохожего, а остальные будут следить за ним из засады. Начальник группы спросил, не согласится ли кто-то на роль подсадной утки добровольно. И Бокий вызвался первым!
Разумеется, я не мог допустить, чтобы начальник моего отдела рисковал жизнью в то время, пока я буду отсиживаться в засаде. Я тоже вышел из строя.
Думаю, Бокий нарочно все это подстроил, уверенный, что я начну колебаться, осторожничать. Но я предполагал, что нас ждет, поэтому никакого страха не испытывал.
И вот настала ночь. В условленное время мы с Бокием, пошатываясь и горланя во все горло развеселые песни (мы изображали двух пьяных приятелей), пробрались через пролом в кладбищенской ограде со стороны Виндавского вокзала и двинулись наискосок, к Трифоновскому тупику, где был другой пролом. В этом месте чаще всего находили жертв ночных налетов, поэтому засада была устроена именно здесь.
Мой спутник так старательно изображал пьяницу, что своим истошным пением совершенно заглушал прочие звуки. Я подумал, что если кто-то решит к нам незаметно подкрасться, мы не услышим его шагов, и только хотел сказать об этом Бокию, чтобы вел себя чуть тише, как вдруг почувствовал опасность.
Я быстро огляделся, однако никого не увидел. И в то же время опасность была рядом, я ощущал это всем существом своим!
– Чего озираешься? Струсил? Небось призраков боишься? – орал Бокий, совершенно войдя в роль разудалого гуляки, которому море по колено, и я понял, что он в самом деле упивается рискованностью ситуации. Да, он был храбр… храбр до безрассудства! А безрассудство порою может грозить смертью.
Внезапно Бокий умолк, а мне почудилось, будто меня всего окутали непроницаемой пеленой. Колени подогнулись, я почувствовал, что вот-вот упаду, и только отчаянным усилием воли мне удалось «сорвать» эту пелену. Невдалеке я увидел смутный белесый силуэт, который странно колебался из стороны в сторону. Я без раздумий бросил в него «огонь». В миг вспышки я разглядел, что это не призрак, а облаченный в белый балахон человек, который проделывает руками пассы, которыми обычно привлекают внимание гипнотизеры, как бы заключая подопытного в некий кокон, подавляя его сопротивление и утверждая над ним свою власть. Думаю, я успел разглядеть это, потому что ожидал увидеть именно что-то подобное. В следующее мгновение раздался испуганный визг, балахон вспыхнул, человек принялся срывать его с себя.
– Так вот это что такое! – слабым голосом воскликнул Бокий, почувствовав освобождение от гипнотической власти. Краем глаза я увидел, что он хватается за кладбищенскую оградку, чтобы не упасть. Однако боевой задор в нем отнюдь не угас, потому что он крикнул: – Товарищи! Выходите! Берите его!
Но тут из-за ближайшего могильного памятника выскочил еще один «покойник», облаченный в такой же балахон, как первый, однако не бросился на помощь сообщнику, а вскинул правую руку в сторону Бокия в таком недвусмысленном жесте, что я стремительно «бросил огонь» вновь.
Теперь уже мне приходилось хвататься за ограду, чтобы удержаться на ногах, поскольку два раза подряд «бросить огонь» – это значит потерять много сил. Однако, на счастье, подоспела наша засадная группа, и «живых покойников» скрутили. Они были слишком озабочены тем, чтобы погасить свою горящую одежду, поэтому не сопротивлялись, однако я, как ни был слаб, потребовал первым делом завязать глаза и связать руки тому, кто проделывал гипнотические пассы. Я еще до нашего прихода на кладбище не сомневался, что здесь не обходится без гипноза, иначе чем можно было объяснить то, что все жертвы ограблений начисто теряли память о случившемся?
Думаю, что Бокий сделал бы попытку привлечь первого «покойника», этого самого гипнотизера, к сотрудничеству с отделом, однако, когда мы вели арестованных с кладбища, тот вдруг бросился бежать. И прежде чем я успел еще раз «бросить огонь», теперь уже вслед, чтобы задержать его, один из милиционеров выстрелил, да так метко, что попал ему в голову. Бокий сначала огорчался, что погиб такой гипнотизер, которого можно было бы завербовать. Но потом вспомнил, что на самом-то деле он сам находился просто на волосок от гибели – из-за этого гипнотизера. То, что я фактически спас ему жизнь, он оценил и поблагодарил меня, признал, что вел себя глупо и больше не будет так бездумно рисковать жизнью только из любви к риску.
Правда, благодарность свою он выразил весьма своеобразно, если не сказать – жестоко и подло…
Горький, 1941 год
Похолодало резко и внезапно: уже в октябре начались морозы. Ольга порадовалась, что не успела променять вещи Василия Васильевича на продукты: например, его единственный оставшийся вязаный жилет очень пригодился Тамаре, у которой не оказалось с собой почти ничего теплого. Был жилет, правда, поношенный и не слишком-то приглядный, но другой, который смотрелся куда лучше, стащила Симочка. О ней, однако, старались не вспоминать, чтобы не портить настроение, да и времени особого не было: Ольга устроилась на работу.
Вышло это так.
Еще когда заговорили о переливании крови, которое пришлось делать Егорову в Арзамасском госпитале, Ольга вспомнила, что слышала в очереди разговоры: якобы на новой подстанции переливания крови, которая открылась на улице Костина, недалеко от площади Горького, в помещении бывшего мехторга, донорам дают талоны на продукты и деньги. Ходили слухи, что с войной дополнительное питание для доноров отменили, а деньги все без разговоров перечисляются в фонд обороны, но, может, это только слухи?
