Тамара тяжело вздохнула, жалко улыбнулась, глядя на Ольгу, и объявила:
– В общем, я оттуда ушла.
Из записок Грозы
Мне рассказали, что эта изба некогда принадлежала давно умершим родителям Гедеона и Анюты, брат и сестра в ней выросли, поэтому, хоть Гедеон монашествовал в Сарове, а Анюта готовилась принять постриг в Дивееве, они часто здесь бывали и поддерживали порядок, какой велся при покойных матери и отце. Дядя Коля, вернее, Николай Дмитриевич Матвеев, приходился Гедеону с Анютой троюродным дядькой с материнской стороны. Место его службы я почти угадал. Он оказался уполномоченным Пензенского ОГПУ по Краснослободскому уезду, ранее называвшемуся уездом Темниковским. Теперь, после недавней административной реформы, уезд отошел к Пензенской губернии. Матвеев всегда заботился о племянниках, ведь они были у него единственными родственниками, однако в гости к ним сейчас он пришел вовсе не для того, чтобы их навестить и поговорить о житье-бытье. Его волновало то же, что и меня, что и всех: судьба святых останков.
Целительной силе, которую продолжал излучать Саровский Святой даже после кончины, Матвеев был обязан жизнью и здоровьем. Его матушка принесла безнадежно больного единственного сына, дни которого были сочтены, на могилу праведника, – и мальчик на глазах ожил. С тех пор, как бы ни изощрялась над ним судьба, на какие бы праведные или неправедные пути ни заводила, он не забывал своего долга перед преподобным отцом Серафимом. В 1920 году Матвеев служил в одном из отрядов, который сдерживал антоновский мятеж, однако не сомневался: если бы святые мощи были тогда уничтожены, он повернул бы своих людей против власти и присоединился бы к восставшим. Теперь, узнав о предстоящем закрытии Саровского и Дивеевского монастырей и твердом намерении властей увезти отсюда святые останки, он приложил все силы, чтобы войти в состав комиссии и хоть как-то повлиять на ее действия. Однако здесь он оказался бессилен: решение, с которым прибыли в Саров члены комиссии, принималось в Москве, и пензенским уполномоченным предстояло его всего лишь выполнять.
– Мало ли что они там решили! – заявил Гедеон с мрачным, непоколебимым спокойствием. – Не знаю, как там сестры в Дивееве поступят, но братия из монастыря не уйдет. У нас у всех отдельные кельи с выходами, свои ключи. Сегодня выставят нас, а завтра мы вернемся и запремся. Поди-ка нас выгони!
– Рано или поздно властям ваше упорство надоест, сюда войска пригонят и выгонят всех так или иначе, – резонно возразил Матвеев. – Да еще и постреляют.
– Неужто руку поднимут на святую братию? – растерянно спросил Гедеон.
Матвеев только вздохнул, взглянув на него с сожалением:
– Спроси об этом патриарха Тихона.
– Или самого святого, – подхватила Анюта. – Неужто забыл, как тогда в двадцатом году все косточки праведника перебирали да на бумажке описывали?
– Эх, согрешил перед ним отец Маркеллин, – горестно вздохнул Гедеон. – Говорил ему архиепископ Зиновий, чтобы выкрал святые останки да скрылся с ними на Кавказ, а он отказался. Дескать, столько лет он состоит гробным монахом при святых мощах, столько видел от них чудес, что уверен: преподобный наш батюшка себя в обиду не даст. Теперь его, за этот отказ, гробным к мощам Марка-молчальника перевели. Вместо него отец Киприан за святыми косточками приглядывает.
– Ну что же, – задумчиво проговорила Анюта, – чудес отец Маркеллин и впрямь немало видывал. Вот ножные косточки праведника Саровского, как известно, облачены в туфли парчовые, и туфли эти иногда оказывались в песке, так что приходилось их обтирать.
– Архиепископ Зиновий дело говорил, – сказал я решительно. – Единственный способ не дать увезти мощи батюшки Серафима в Москву или в Пензу – это и в самом деле выкрасть их. Однако удачный момент упущен, сейчас это трудней будет устроить, чем раньше. Поэтому, прежде чем действовать, нужно все хорошо обдумать.
– Как же ты их выкрадешь? – уставился на меня Гедеон. – Мыслимо ли такое?!
– Кругом нагнано красноармейцев, милиции! Как заметят исчезновение, погоня такая будет, что не уйдешь, – подхватил Матвеев.
Я не стал скрывать, что кое-какие планы у меня имелись. В дорогу я взял с собой заметки Артемьева и не раз перечитывал их – так часто, что многие страницы знал наизусть. Например, вот эту, о часовенке, которая стояла неподалеку от южного фасада Успенского собора в Сарове:
«Она воздвигнута над местом первоначального упокоения святого. Незадолго до того, как преставиться, он сам указал место своего будущего погребения – рядом с могилой схимонаха Марка-молчальника. Так его потому прозвали, что говорил он крайне редко. Если о чем спрашивали, то писал ответы углем на стене или палочкой на песке. За то его и называли Марк-молчальник. Только немногие из монашеской братии удостаивались его беседы, среди них был и батюшка наш, Саровский Святой. Он считал схимонаха Марка своим наставником, поэтому просил похоронить себя рядом с ним. И даже камень сам принес и рядом с его могилой положил. Так он в земле и покоится до сих пор, Марк-молчальник. В старинные времена все саровские церкви были подземными ходами соединены, и гробные монахи уверяют, будто святые хаживают друг к другу…»
Я, осторожно подбирая слова, изложил то, что считал нужным сделать.
Анюта растерянно взглянула на меня, но тотчас вновь опустила ресницы.
Гедеон и Матвеев посмотрели друг на друга, потом уставились на меня. Лица их вытянулись, глаза округлились от изумления.
Так… Понятно. Одобрения мой план у них не встретил.
– А вы что предлагаете? – спросил я не без раздражения.
Эти двое снова переглянулись.
– Так ведь головы полетят… – нерешительно пробормотал Матвеев.
– Если хорошо все продумать и аккуратно сделать, никто ничего не заподозрит, – ответил я. – И все головы на плечах останутся.
Опять воцарилось молчание.
– Святотатство это, – выдавил, наконец, Гедеон. – Сущее святотатство! Грех!
– Святотатство и грех – это то, что завтра приезжие губернские партийные чиновники сотворят, – резко ответил я. – Желаете посмотреть, как святые останки на ваших глазах бросят в костер или на потеху «обновленцам» увезут?
Гедеон встрепенулся было возмущенно, однако глянул на угрюмо задумавшегося Матвеева – и ничего не сказал.
Они боялись. То ли и впрямь святотатства боялись, то ли так сильно рисковать не хотели…
– Ладно, – сказал я и поднялся из-за стола. – Вы подумайте над тем, что я сказал. Если сами чего-то еще сообразите, расскажете. До вечера у нас время есть, но потом уже поздно будет. А я пока пойду поищу, где ночевать буду.
– Как это где? – недовольно проговорил Гедеон. – Здесь и заночуешь. Коли мы на такое дело решимся, надо поближе друг к дружке держаться, да от властей лучше оставаться в стороне. Не набегаешься, чай, за тобой в странноприимный дом! Довольно с нас, что дядя Коля, по должности своей, должен там поселиться, чтобы с прочим начальством рядом быть. А тебе у нас хорошо будет.
