Глава 39
От императрицы Григорий Григорьевич Орлов немедленно отправился в свой загородный дворец в Гатчине; кучеру он велел ехать как можно скорее, и его лихие кони, добытые для него Фирулькиным, с невероятною быстротой домчали его до места.
Когда он на взмыленных конях через решетчатые ворота въехал во двор, весь дворец был уже ярко освещен; Орлов позвал вечером к себе нескольких гвардейских офицеров поужинать, как делал это почти ежедневно; он устраивал эти ужины, с одной стороны, для того, чтобы в веселой компании забыться от всех треволнении, с другой – чтобы привлечь на свою сторону офицеров гвардейских полков, так как испытал и прекрасно знал, какую силу могло дать в его руки в нужную минуту благожелательное настроение столичных войск.
Его гнев, вызванный встречей с Потемкиным на доклад у государыни, еще не утих, наоборот, быстрая езда еще более разгорячила его. Вся кровь кипела в нём.
Он приказал немедленно доложить ему, когда продут приглашенные им гости, а сам остался один в комнате, то неистово бегая из конца в конец и с бешенством разбивая или попадавшуюся ему на пути вазу, или дорогое зеркало, то в изнеможении опускаясь на диван, не переставая в то же время бормотать какие-то бессвязные слова и в страшных проклятиях давая выход своему гневу.
Казалось, он долго не мог привести в ясность свои мысли. Наконец успокоившись немного и лишь тяжело дыша, он прилег ненадолго на диван, но вскоре вскочил с него и воскликнул:
– Да, так должно быть, это удастся, этот удар должен поразить, если только умно подготовить его! И я буду умен, я буду осторожен, предусмотрителен, пока месть не будет в моих руках. Да, – продолжал он, – я уверен в успех; через офицеров, преданных мне, я посеял уже во всех полках недовольство и ненависть к этому проклятому Потемкину, который прячется во дворце под крылышком императрицы и пользуется почестями и милостями пред теми, которые своими прежними заслугами имеют больше прав на них. Да, я заставлю их соединиться в одной просьбе: потребовать удаления этого выскочки, которого я ударил палкой по лицу и который еще ничего не сделал, чтобы потребовать удовлетворение за нанесенное ему оскорбление. Я распространил молву, что он надоел императриц, и это понудит колеблющихся и боязливых присоединиться к прошению, и тогда… тогда настанет момент, когда он почувствует мою власть. Если она согласится на это требование, тогда она погибла и ее надменному высокомерию будет нанесен тяжелый удар; если же она ответит отказом, то я восстану здесь во главе гвардии как поборник воинской чести; и тогда, – воскликнул он, сверкнув очами, – пускай она почувствует, каково снова вернуться на тот путь, с которого я уже однажды привел ее на престол.
Могучая грудь вздымалась высоко; князь простер руки, точно уже видел над собою цель своих честолюбивых стремлений, снова наполнил бокал и одним духом осушил его.
На дворе послышался звук лошадиных копыт.
– Ага, – прислушиваясь, промолвил Орлов, – они здесь; так за дело! Пусть же Екатерина почувствует, что значить меть врагом Григория Орлова!
В комнату вошел камердинер и доложил, что приехали первые гости, но не успел он еще докончить доклад, как в комнату стремительно порвался граф Алексей Григорьевич Орлов, вытолкнул камердинера за порог и плотно закрыл за ним дверь.
– А, это – ты, брат! – воскликнул Григорий Григорьевич. – Хорошо, что ты приехал, ты можешь помочь мне в моем предприятии и убедиться, что у меня, также бывают хорошие планы и я умею выполнять их. Но что с тобой? Ты взволнован, на тебе лица нет!
– Я слышал, – понизив голос, ответил Алексей Григорьевич, – что во дворце разыгралась какая-то сцена, что ты в сердцах уехал оттуда, а затем я слышал нечто более серьезное: Чернышев пробыл долго у государыни, караулы во дворце усилены, войска собраны в казармах.
– Ага, – воскликнул Григорий Григорьевич, – значит, она боится и, будучи ослеплена страхом, делает как раз то, что соответствует моим планам!
– А что ты хочешь делать? Заклинаю тебя, скажи мне все! – воскликнул Алексей Григорьевич. – Может быть, от этого часа зависит судьба всех нас!
– Да, – ответил Григорий Григорьевич, – ты прав, наша судьба зависит от одного часа и от наших мужества и воли. Они осмелились меня – слышишь? – меня, фельдцейхмейстера, князя священной римской империи, вмешать своими бесстыдными вопросами в заговор мятежника Пугачева и, несомненно, тут действовал этот наглый Потемкин…
– Ого, – сказал Алексей Григорьевич, наклонив голову, – если они осмелились делать это, то посмеют сделать еще больше.
– Они конечно хотели бы, – воскликнул Григорий Григорьевич с насмешливой улыбкой; – поэтому-то мы должны предупредить их.
Он в немногих словах сообщил брату придуманный им план, между тем, как во двор въезжали все новые и новые гости.
– Ты слышишь, мои друзья приехали! – воскликнул он. – Все они преданы мне; мое вино довершит остальное, и, прежде чем настанет утро, властное требование войск, находящихся в столице, заставит Екатерину выдать ее коварного возлюбленного!
– Ты бредишь, брат! – сказал Алексей Григорьевич. – Что можно было сделать с Петром Федоровичем, то невозможно сейчас выполнить нам; на такое рискованное дело нам не удастся заставить пойти войска; могущество императрицы – не чета власти Петра Третьего, а победоносный Румянцев, народный кумир, – предан ей.
– Румянцев!? – пожал плечами Григорий Григорьевич. – Он далеко, на Дунае, а Екатерина здесь, в наших руках.
– Или мы в ее! – добавил Алексей Григорьевич – Умоляю тебя, брат, оставь этот безумный план. Последуй моему совету: поезжай сейчас же обратно в Петербург, ступай к императрице, она еще не решится не принять тебя, покорись ей. Ты тоже был неправ к ней; поверь, я вижу лучше тебя, твое безумие ослепляет тебя! Покорись ей, хотя бы только для того, чтобы выждать время.
– Никогда, – дико воскликнул Григорий Григорьевич, – никогда! Ты ошибаешься; пойдем со мной и ты убедишься сам, какая сила стоит за мной и как бы я был глуп, если бы не использовал ее в этот момент, чтобы одним сильным и верным ударом разбить все их зловредные козни.
Напрасно Алексей Григорьевич старался отговорить его. Он стремительно вышел из комнаты и через несколько секунд оба входили в блестяще освещенную галерею, примыкавшую к столовой, где уже собрались многочисленные офицеры почти всех полков гвардии.
Григорий Григорьевич был встречен громким «ура», он направо и налево здоровался с гостями, пожимая всем руки, и пригласил затем все смеющееся, веселое общество в столовую, к роскошному ужину.
Григорий Григорьевич казался вполне спокойным и веселым, только блуждающее взоры и дрожащие руки выдавали его нервное беспокойство, и он поминутно чокался то с одним, то с другим офицером, и беспрестанно делал слугам знаки подливать гостям в стаканы вина.
Не прошло еще и часа, как все общество находилось уже в очень возбужденном состоянии. Орлов перевел разговор на победоносную армию Румянцева; под ликующие возгласы он осушил свой стакан за здоровье храбрых товарищей, разбивших турок, и, точно охваченный мгновенным недовольством, воскликнул затем:
