Остальные монахи были моложе и далеко уступали отцу Юлиану по внешности; но и в их глазах блистали одинаковое мужество, одинаковая фанатическая решимость и сила воли; с первого взгляда можно было убедиться, что они не оставили бы своего руководителя ни на каком пути и последовали бы за ним, пренебрегая всеми опасностями.
Молодые станичники осыпали злобной бранью новые порядки; все они единодушно решили не подчиняться им, но или созвать все яицкое казачество к открытому восстанию, или бежать в степь к соседним киргизам, чтобы предложить им союз против правительства. Везде велись буйные, непокорный речи, и тот, кто ожесточеннее нападал на правительство, привлекал к себе всеобщее одобрение.
Наконец на копну сена, которая служила ораторской трибуной, взлез какой-то старик, а остальные станичники сгруппировались вокруг него, частью стоя, частью лежа на траве. С серьезным, спокойным лицом старый казак подал знак рукою и действительно, при виде его, среди собравшихся водворилась некоторая тишина.
– Послушайте Матвея Скребкина, – раздались разные голоса. – Послушайте сотника; он умен и опытен, он всегда умеет посоветовать лучше всех; послушайте Матвея Скребкина!
Сотник был крепкий мужчина, приблизительно в годах отца Юлиана, но обнаруживал во всей своей осанке более юношеской гибкости и военной выправки. Как и на всех остальных, на нем были кафтан синего сукна, широкие шаровары, сапоги до колен и барашковая шапка. На поясе с серебряными бляхами у него висела прекрасной работы сабля, с позолоченной рукояткой, – единственный знак отличия, выделявшей его из общей массы. Загорелое лицо Скребкина отличалось твердыми чертами; было заметно, что житейская борьба и труд не пощадили его; тем не менее в голубых глазах этого человека читалась спокойная, ласковая кротость; однако то была не кротость, основанная на слабости, а скорее твердое сознание полной, но сдержанной в меру силы.
– Выслушайте меня, братцы-атаманы! – сказал Скребкин; – вы взволнованы и разгневаны, а гнев – плохой советчик; конечно вы в праве досадовать, потому что губернатор жестоко посягнул на наши старинные права; но лучше ли будет, если вы окажете открытое сопротивление или бежите в степи? Разве мы достаточно многочисленны или достаточно вооружены, чтобы тягаться с царскими полками да пушками? А если вы бежите, что будет с нами – стариками, женщинами и детьми? У нас отнимут наши пастбища и наши стада! Вы же не найдете доброго приема у киргизов, когда они увидят, что вы пришли просить у них, а не давать им, и наши прекрасные берега обратятся в пустыню или попадут в чужие руки; чужие люди уведут прочь ваших жен, а детей ваших обратят в рабов. Поэтому подумайте хорошенько, прежде чем решаться на безрассудные дела! Вспомните, что ведь от вас требуют только того, чтобы вы носили оружие для обороны великого государства русского, которое так давно защищало нас и наших отцов!.. Ведь военное дело – первое удовольствие казака! Отцы ваши стяжали громкую славу под знаменами царей; неужели же вы не хотите сравняться с ними? Вспомните, что вас призывает к оружию царица, что каждый сын православной церкви обязан следовать этому призыву. Царица от нас далеко и, может быть, лукавые слуги обманули ее, уговорив посягнуть на наши права; тем не менее вы должны повиноваться ее призыву, который требует только того, что для каждого доброго казака должно служить радостью и честью; поэтому советую вам, делайте то, что от вас требуют; служба в русском войске сулит вам почет и богатую добычу; я же, ваш сотник, соберусь тогда и поеду сам к царице; она выслушает меня, и если вы исполните долг повиновения, то она восстановит опять ваши права и исполнит обещания, данные вам ее предками. Вот мой совет. Как люди свободные, вы можете следовать ему, или пренебречь им, но если вы примите его, то это принесет пользу всему нашему казачеству.
Эта речь, произнесенная сильным, ясным и спокойным голосом, произвела глубокое впечатление на собравшихся; хотя большинство из них мрачно потупилось в землю, однако никто не решился возразить сотнику. Наконец раздался голос одного из молодых станичников.
– Матвей Скребкин умеет говорить умно; моя голова не находит ответа на его слова; но мое сердце противится тому, чтобы мы уступили силе; мы – свободные сыны Яика, отцы которых были, правда, союзниками царей, но не рабами их. Что скажет почтенный отец Юлиан? Матвей Скребкин богат земною мудростью и опытом, но отца Юлиана просвещают Бог и святые на небе.
Отец Юлиан выступил вперед, сложив руки, и стал против стога сена; его согбенная фигура выпрямилась, и он заговорил резким, далеко слышным голосом.
– Сотник Матвей Павлович прав, советуя вам уступить силе, так как вы не можете противиться ей; он прав, утверждая, что вы ввергли бы женщин и детей нашей станицы в страшную беду, если бы вздумали бежать, что ваши стада, ваши пастбища, ваше имущество перешли бы тогда в жадные руки чужаков. Но, – продолжал монах, повысив голос, – он неправ, когда говорит вам, что ваш священный долг следовать призыву царицы и носить оружие в рядах ее войск. Кто такая эта Екатерина, именующая себя царицею? Она – чужеземка, выросшая в достойной осуждения ереси. Хотя она исповедует своими устами веру святой православной церкви, хотя некоторое время она лицемерно притворялась, будто хочет защитить и оградить служителей Божьих, но вскоре коварство в ее еретическом сердце снова сделалось ясно всем, кто хочет видеть: она простерла руку к церковному имуществу, не слушая увещания почтенных епископов и самого митрополита. И по какому праву называет она себя царицею, по какому праву носить корону государства? Куда девался Петр Федорович, который хотя также, соблазненный иноземцами, нарушал почтение к святой церкви, но все-таки происходил от крови исконных царей русских? Где же он находился до тех пор, пока рука убийцы не положила конец его жизни? Но есть люди, – продолжал глухим голосом старец, – которые утверждают, будто он жив до сих пор и томится в неведомых тайниках какой-нибудь тюрьмы; а если он умер, если был убит, то разве нет налицо его сына, великого князя Павла Петровича? Разве он не вырос, не сделался большим и сильным для того, чтобы владеть государственным мечом?
Глубокая тишина царила кругом, так что во всем до сих пор таком бурном собрании слышались только шелест тростника да тихий шум речных волн.
Матвей Скребкин покачал головою.
– Разве царица, – сказал он, – не признана всеми властями и сановниками государства? Разве ее сын, вел ими князь, не стоить, как первый ее слуга, на ступенях трона?
– А если бы он не сделал этого? Если бы он не склонился пред силой, не постигла ли бы цесаревича участь его отца? Не реет ли над его головой та же рука, которая погубила несчастного императора? Час мщения и справедливого возмездия еще не пробил, но он наступит; Господь Бог поставит настоящего царя, который ниспровергнет обманщиков и убийц с их высоты и дарует свободу своим подданным. Когда наступит это время, когда минует бедствие, ниспосланное нам Богом за наши грехи, тогда нашему настоящему императору понадобятся люди с мужественным сердцем и крепкой рукою, которая поднимет для него оружие; и быть такими людьми призваны вы преимущественно предо всеми, вы – храбрые сыны воинов, яицких казаков!
