После этого Чумаков быстрыми шагами направился к станице.
В доме Скребкина Пугачев стал совещаться с сотником и некоторыми из богатых и уважаемых казаков о том, что предпринять дальше. Ксения сидела рядом с ним и с восхищением глядела на своего возлюбленного, к которому она страстно стремилась во время долгой, печальной разлуки и который явился теперь в высшем блеске земного величия не только для того, чтобы ответить на ее страстную любовь, но и пробудить в ее сердце самый смелые мечты гордого честолюбия и вместе с тем осуществить их.
Отец Юлиан был также здесь. Он вовсе не имел намерения ограничиться только молельнями за новоявленного царя, но решился, по-видимому, утвердить за собою место также в совете и в правлении.
Он разослал своих монахов по ближайшим деревням, чтобы возвестить всем о чуде, которое совершил Господь для освобождения народа, и посоветовал, не мешкая двинуться дальше, чтобы как можно скорее собрать вокруг себя все способное носить оружие мужское население с берегов Яика, прежде чем правительственные командиры соберут в укреплениях сильные войска и пошлют их против маленькой и не организованной еще шайки Пугачева.
Но уже в первые дни своего блеска Пугачев показал, что в ослеплении своей фанатической веры он не ждал только одних чудес, но что для своего неслыханного и невероятного предприятия он в достаточной степени был подготовлен и стратегически. Поэтому он приказал вывезти из Гурьева все запасы и оружие, в самой крепости оставил часть своей шайки под начальством надежных казаков, остальную часть он организовал в отдельные отряды, и от его строгих приказов быстро исчез хмель разнузданности.
После всего происшедшего вся орда двинулась вперед вдоль берегов Яика.
Ксения ехала рядом с Пугачевым; отец Юлиан, по-прежнему с крестом в руках, также верхом на лошади следовал непосредственно за новым царем.
При их приближении ликующее население всех деревень, расположенных по Яику, высыпало им навстречу; все мужчины бросались пред Пугачевым на колена, приветствовали его как царя Петра Федоровича и, вооруженные чем попало, присоединялись на пути к отдельным отрядам. Женщины и девушки расстилали на пути Пугачева зеленые ветви и следовали за ним, неся с собою корзины со съестными припасами.
На второй день это своеобразное войско подошло к Яицку, укрепленному главному городу всей округи.
Приблизительно за версту от города был выставлен сильный отряд войск. Их командир, полковник Булов, выслал к наступавшим парламентера, который обещал всем восставшим прощение, если они сейчас же повинятся и выдадут Пугачева; вместо ответа Пугачев выхватил саблю и приказал начать бой.
Впереди всех с громким криком: «Святой Егорий, за веру и за волю!» – вылетел он вперед.
Отец Юлиан держался рядом с ним; с громовым «ура» понеслись за ними конные казаки, в то время как пехота прикрывала их атаку, а артиллерия была наготове уничтожить врага, если бы первый натиск был отбит.
По приказанию Пугачева, Ксения должна была остаться позади; Чумаков должен был находиться около нее; протестуя всем существом своим, но, покорная приказанию своего возлюбленного, Ксения осталась позади пушек и с сильно бьющимся сердцем следила взорами за нападающими, в то же время всей душой молясь о ниспослании победы своему повелителю.
Убийственный огонь встретил нападающих. Как Пугачев, так и монах, казалось, были неуязвимы: ни одна пуля не задела их.
Сам Пугачев первый прорвал ряды, казаки последовали за ним, и вскоре рассеянные войска в смятении бежали к городу.
Полковник Булов, пытавшийся остановить беглецов, был зарублен казаками и вместе с преследуемыми, во главе своих храбрецов, Пугачев достиг крепостных ворот, быстро закрывшихся, прежде даже чем все беглецы попали в них. Несколько орудийных выстрелов раздались с валов; но вскоре внутри крепости, пока Пугачев отдавал приказами своей артиллерии готовиться к бомбардировке, раздались громкие беспорядочные голоса. Пушки на валах смолкли и не успела подойти артиллерия Пугачева, как ворота снова растворились и из них хлынули солдаты. Они тащили с собою связанного коменданта; его платье было разорвано и в крови. Высыпав из крепости, солдаты упали на колена и закричали:
– Слава Петру Федоровичу! Слава царю, посланному Богом освободителю своего народа!
– Встаньте, дети мои! – сказал Пугачев, – и вступите в ряды моего храброго войска, которое я веду в бой за родину и православную церковь!
В эту минуту на взмыленном коне примчалась Ксения; за нею следовал бледный и мрачный Чумаков. Она протянула руку Пугачеву и воскликнула:
– Победа венчает тебя! Меч Господен сияет пред тобою, мой возлюбленный, мой лучезарный царь и повелитель!
– Склонись пред своим государем и умоляй его о милости, – обратился отец Юлиан к связанному коменданту.
– Склонитесь предо мною вы, безбожные мятежники! – возразил тот.
Отец Юлиан сделал знак, и комендант, сраженный градом сабельных ударов, повалился наземь и, хрипя, испустил дух, между тем как Пугачев наклонился к Ксении и заключил ее в объятия.
Все жители Яицкого городка вышли из своих домов, и когда Пугачев рядом с Ксенией въезжал по улицам города, его всюду встречали радостные клики и благословения толпы; все теснились к нему, ловя и целуя его руки и одежду. Городские власти не решались отставать от народа: они в числе первых и радостнее других спешили приветствовать новоявленного царя, так как излишняя сдержанность и молчание могли навлечь на них смертный приговор.
Пугачев вступил в дом начальника округа и так как теперь главный город последнего со всеми своими средствами был в его распоряжении, то он и поспешил окружить себя внешним блеском царского достоинства. Многочисленная толпа слуг была предоставлена в его распоряжение; все ремесленники города принялись за работу, чтобы как можно скорее доставить все необходимое для двора нового императора.
Ночь прошла в различных приготовлениях и совещаниях. В ворота города беспрерывно въезжали все новые и новые отряды вооруженных казаков, все желали увидеть новоявленного царя, и Пугачев беспрестанно должен был подходить к окну, чтобы показаться толпе, собравшейся на освещенной факелами площади, причем каждый раз его встречали бурные взрывы народного восторга.
Пугачев, окруженный казацкими старшинами, ехал на богато убранном белом коне по улицам, запруженным празднично разодетыми толпами народа. На нем не видно было мундира, в котором постоянно появлялся император Петр Федорович. Пугачев объявил окружающим, что, движимый раскаянием, он сознает теперь, что все его былые несчастья были посланы ему в наказание за то, что он вздумал подражать нравам и обычаям чужеземцев и еретиков, но что теперь, желая оказаться достойным милости Божией, он намерен исключительно держаться обычаев своей родины. На нем был надет изготовленный по его приказу красный шелковый кафтан, отороченный дорогим мехом и подпоясанный золоченным кушаком, у пояса висела сабля, украшенная всеми драгоценными камнями, которые только можно было найти в Яицком городке. На голове была красная шелковая шапка, из-за меховой опушки которой виднелся золотой обруч наподобие короны. Грудь Пугачева была украшена широкою голубою лентой, но так как в провинциальном городе нельзя было найти знаки ордена св. Андрея Первозванного, то поверх кафтана были вышиты золотом, серебром и жемчугом крест и звезда, представлявшие подобие этого ордена. Помимо всех этих знаков царской власти Пугачев имел на груди епитрахиль, а на шее золотую цепь с большим, украшенным драгоценными камнями крестом Он возложил на себя эти знаки священного сана, по предписанию отца Юлиана, на том основании, что истинный русский царь есть не только светский властитель, но и верховный покровитель церкви, вследствие чего все его повеления в глазах набожного народа приобретали священный авторитет.
