– О, это очень просто, – ответил Бередников, – стража у узника, которого вы имеете в виду, назначается мною без соблюдения какой-либо очереди и каждый раз я сам отдаю распоряжения офицеру.
– Отлично, – воскликнул Орлов, – это является доказательством вашего ума и осторожности и не останется без вознаграждения со стороны государыни. Отныне, – продолжал он далее, понижая свой голос почти до шепота, – вы будете назначать на стражу сразу двух офицеров и дадите им определенный приказ при взрыве мятежа с целью освобождения узника немедленно умертвить его – понимаете? – немедленно умертвить, так чтобы заговорщики нашли только его труп. Далее офицерам, которым вы объявите этот приказ, посоветуйте хранить строжайшую тайну, если они не хотят поплатиться своей головой!
– О, ваша светлость, – воскликнул Бередников, бледнее и трепеща, – но ведь это ужасно! Смею ли я пролить кровь этого узника? Ведь это – кровь наших царей, потомка дома Романовых! И разве возможен мятеж в стенах нашей крепости?
– Ведь Петр Великий, – строго сказал Орлов, – не пощадил собственной крови, когда дело касалось безопасности государства. И если, как вы говорите, мятеж невозможен, тем лучше; моя же обязанность предвидеть всякую случайность. Помните, генерал, что и вы отвечаете головой за то, чтобы мой приказ был буквально приведен в исполнение!
– Тогда, ваша светлость, – сказал Бередников, – я прошу вас выразить его буквально и письменно!
– Ваша совесть может быть спокойна, – сказал Орлов. – Вам известно распоряжение, в силу которого императрица поручила мне заботу о крепости и о ее пленниках?
– Да, я знаю, – ответил Бередников.
– Тогда достаточно моего распоряжения, – сказал Орлов, садясь к письменному столу генерала, – императрице же все равно, какая кровь течет в жилах того или другого из ее подданных.
Он взял лист бумаги и крупным почерком стал писать, в то время как Бередников. взволнованный до глубины души, стоял возле него.
– Вот, – сказал Орлов, протягивая генералу бумагу, – удовлетворяет вас это?
– Да, – ответил Бередников, прочитав написанное. – Буквальный приказ и будет исполнен буквально, если понадобится. Только, – сказал он, облегченно вздыхая, – такой случай невозможен; Бог этого никогда не попустит!
– Тем лучше, – ответил Орлов, – моя же обязанность предусматривать случайности. Еще одно, – прибавил он, допивая свой стакан, – у вас в гарнизоне находится подпоручик Василий Мирович…
– Это – прекрасный, исполнительный офицер, – ответил Бередников.
– Может быть, – сказал Орлов, – что он хорошо служит, но он принадлежит к числу недовольных, которые осаждают просьбами императрицу.
– Он не виноват, ваша светлость, в преступлении своего предка.
– Все равно, – сказал Орлов, – он – беспокойный человек и здесь не на месте; я позабочусь, чтобы его перевели в другой полк или послали драться с турками. Пока же это будет устроено, вы не будете назначать его в караул к узнику и я не, хочу также, чтобы вы разрешали ему отпуск; это необходимо, чтобы он не мог беспокоить новыми просьбами императрицу.
– Слушаю, ваша светлость, – ответил Бередников; – я буду рад, если Мировичу доставят случай отличиться в деле с неприятелем, чего жажду я сам.
– Лучшее отличие – это исполнение своих обязанностей на месте, на которое поставила нас императрица, – сказал Орлов, хлопая по плечу генерала, – и это отличие вы заслужили в полной мере. Я уже давно хотел предложить императрице наградить вас орденом Александра Невского и, верьте, не забуду.
– О, ваша светлость, – покраснев от радости, воскликнул Бередников, – это – слишком большая честь для меня.
– Императрица рассмотрит это, – сказал Орлов, – я же уверен, что вы с большой радостью украсите свою грудь этим орденом.
Он крепко пожал трепетавшую от радости руку генерала и прошел в комнату, где сидели за завтраком его адъютанты.
Оживленно болтая, он выпил еще стакан, а затем встал.
Снова загремели барабаны караула, солдаты взялись за весла и Бередников лично проводил князя Орлова на другой берег, где его ждали лошади.
Григорий Григорьевич и его свита исчезли, вздымая облака пыли по дороге в Петербурга Бередников же, погруженный в свои мысли, возвращался к мрачной крепости, роковые тайны которой были вверены его бдительности.
Глава 22
Петр Севастьянович Фирулькин, передав князю Орлову добытых с таким трудом и за такие бешеные деньги коней и получил от него за это обещание своей милости и защиты отправился из Мраморного дворца на Фонтанку где, оставив карету, пошел, держась около стен домов, по направлению к жилищу госпожи Леметр и быстро, и незаметно юркнул туда стараясь, чтобы его приход не был замечен из верхних окон.
Он отчасти ожидал, что, может быть, встретит там ненавистного ему офицера Смоленского полка, который когда-то увел у него из-под носа Аделину. Он почти желал этой встречи, так как, снова завоевав расположение Орлова, надеялся при его помощи положить конец этим посещениям.
Французский ученый сидел, как всегда, у своего окна. Приход Фирулькина в дом госпожи Леметр не мог укрыться от него, но он, по-видимому, не обратил на это внимания. Никто из его посетителей также не выказал никакого волнения, и если он или его друзья действительно интересовались домом актрисы, то, по-видимому, смешная фигура старого влюбленного миллионера не казалась никому из них достойной внимания! Зато тем ревностнее, тем внимательнее наблюдали за стариком молодые студенты, которые по обыкновению шутя и смеясь, стояли у открытых окон нижнего этажа. Впрочем, внимание, которое оказывали они старику, казалось естественным: его странная, разряженная фигура как нельзя более была способна обращать на себя взгляды веселых молодых людей и они не преминули отпустить несколько насмешливых замечаний, произнесенных весело и настолько громко, что Фирулькин должен был слышать их и понять, что эта не особенно благосклонная критика относилась именно к нему; вследствие этого он, бросив ядовитый взгляд в сторону открытых окон, тем быстрее исчез в доме, шумно захлопнув за собой дверь.
Молодые люди еще некоторое время продолжали смеяться, затем один из них распрощался и отправился по улицам по направлению к центру города.
Фирулькин поднялся по лестнице и вошел в гостиную. Он не заметил в темноте, что старуха, на его церемонный и высокомерный поклон, ответила сдержанно и холодно, и с влюбленным и победоносным выражением, придававшим его лицу что-то отталкивающее и вместе с тем комичное, приблизился к Аделине, которая, занятая своею работой, сидела у окна.
Целуя руку Аделины, которая, удивившись его неожиданному приходу, не успела ее отнять, он сказал:
– К несчастью, моя очаровательная невеста, мне пришлось на долгие дни лишиться созерцания вашей красоты; надеюсь, – продолжал он, бросая на молодую девушку сладострастные взгляды, – что вы, тем не менее, не усомнились в моей любви; меня всецело поглотили дела, и я был принужден отказаться от влечения своего сердца прийти сюда. Дело в роде моего – это маленький мир, и я не могу спешить, так как должен дать созреть золотым плодам моей заботы, дабы впоследствии ни в чем не было отказа моей очаровательной супруге, если бы даже у нее появились княжеские капризы. Теперь же у меня опять есть время, которое я могу посвятить своей любви, своему счастью. Быть может, было даже хорошо, что мои дела держали меня в отдалении, и таким образом моя дорогая Аделина имела время забыть свой мимолетный каприз, заблуждения своего сердца и убедить себя, что Петр Севастьянович лучше, чем какой-либо молодой фат, не обладающий ничем, кроме гладкой розовой мордочки, имеет возможность украсить жизнь такой молодой, прелестной дамы, как вы, всем земным блеском и заключить драгоценную жемчужину в достойную оправу. Теперь все мои мысли будут направлены на то, чтобы устроить и убрать дом моей будущей хозяйки.
