– Истину всегда искали – и нравственную и научную.
– Факт. Но для чего? Почему так много исследований и открытий и так мало изобретений?
– Это сейчас-то мало! Да их полно. Только и слышишь…
– Вот именно – слышишь! А их должно быть столько, чтобы о них не было слышно. Вы же не слышите о том, что выпустили еще пару туфель или автомобиль. О них не сообщают, их делают. Нет, наше время не любит изобретений. Оно любит исследования. Кому трудней всего? Изобретателю. А исследователю? Все институты научно-исследовательские. Разве не так? А почему? Исследование – это значит исследование того, что природа изобрела. А изобретение – это человеческое создание, продукт творчества, синтез.
– Без исследований не будет изобретений.
– Правильно. А без изобретений вообще ничего не будет. Жизни не будет. Человек от обезьяны отличается не исследованием дубины, а изобретением дубины. А сейчас изобретателя, по сути дела, боятся. Потому что он дезорганизует производство. А уже давно пора производить не просто предметы, а изобретения. Производство должно производить изобретения. Тогда никакой дезорганизации не будет. Будут планировать изобретения – и все.
– А где их напасешься? Изобретение – это не туфли, не автомобиль, – сказал я.
– Вот именно. А почему? Потому что никто не знает, что такое творчество, с чем его едят и как его вызывать, – сказал он и добавил как-то нехотя: – А вот Леонардо знал.
– А откуда вам это известно?
– По результатам. Один список его изобретений занимает десятки страниц. Не прочтешь. Устанешь, – сказал он устало.
– Леонардо – гений, – торжествующе сказал я.
– Гений! – почти крикнул он. – А не кажется ли вам, что у него способ мышления был другой, не такой, как у нас? Не кажется ли вам, что гений – это тот, кто нащупал другой способ мышления? А остальные так… Логикой орудуют.
– Ну, знаете!
– Что «ну знаете»? Что такое логика? Инструмент. А инструменты стареют. Вас же не пугает, что евклидова геометрия устарела?
– Ею пользуются.
– Правильно. Для частных задач. Для плоскости. А любая плоскость – часть шара. А на нем сумма углов треугольника никогда не равняется двум «d». Молотком тоже пользуются, но есть орудия и поновее.
– А чем вы замените логику?
– Если наш мозг может иногда делать внезапные открытия, значит он может это делать постоянно. Если Менделеев увидел свою таблицу во сне, значит именно в тот момент ему легко было сделать это, значит его мозг правильно думал.
– Какая чушь! – Я рассвирепел окончательно. – Прежде чем ему приснилась таблица, он годами мучился, обдумывая ее!
– Правильно. Мучился. Ну и что хорошего? Это значит, все эти годы он неверно думал, логически перебирал варианты, линейно думал. А потом линий накопилось столько, что они наконец слились в один комок, вот и все.
– Другого способа нет.
– А вдруг есть?
– У вас, что ли?
– Вот Шопен говорил: «Я сажусь за рояль и начинаю брать аккорды, пока не нащупываю голубую ноту». Что это означает? Это означает, что весь его организм откликнулся именно на это созвучие и именно в этот момент. Он идет за ним, и получается шедевр, изобретение.
– Н-да… И как же вы предлагаете их планировать, изобретения?
– Да надо планировать не изобретения, а людей, которые способны изобретать. Ведь даже сейчас мы же не планируем продукцию, мы планируем выпуск продукции. А продукция уж есть следствие, плод выпуска.
– А как планировать изобретателей, как узнать, кто может изобретать?
– Все, – сказал он.
– И вы?
– И я.
– Поэтому вы стали клоуном?
– Отчасти, – скромно сказал он. – Когда я рискнул позвонить профессору Глаголеву и сказал, что у меня есть интересные данные о том, что Митуса – автор «Слова о полку Игореве», он бросил трубку. Я опять позвонил и спросил: «А если я нашел рукопись с его подписью, вы все равно не поверите?» Он засмеялся и сказал: «Клоунада». И опять бросил трубку. Я подумал: «А почему бы и нет? Почему бы мне не начать смеяться над чванством? Да здравствует клоунада!» Понимаете, настоящая клоунада – это не тогда, когда публика смеется над клоуном, а когда клоун смеется над публикой.
И он искоса посмотрел на меня.
Я почувствовал, что краснею, и сказал:
– Вы что же, нашли такой способ мышления?.. Универсальный?
Это была вторая неосторожность.
– Нашел, – сказал он. – Универсальный.
Пора было его проучить.
– Отлично, – сказал я. – Вы нам его продемонстрируете.
– А зачем его демонстрировать? – сказал он. – Принесу завтра таблетки – и все.
– Какие таблетки?
– Вы их примете и сами начнете мыслить творчески.
Он не смеялся, мерзавец.
– Отлично, – сказал я. – Покушаем ваши таблетки.
Он кивнул и ушел. А я покамест выпил водички. Без таблеток.
Мука и сахар
Дальше начался цирк.
Он действительно принес назавтра какие-то самодельные таблетки. Шесть штук.
– Больше нет, – сказал он. – Самому нужно.
Гогочущие молокососы, которые были в курсе всего, окружили его и тянули свои лапы. Шесть человек расхватали добычу.
– Отравитесь! – кричали им остальные.
– Не отравитесь, – сказал он.
Приняли таблетки. Запили водой из графина.
– Ну, ребята, не подкачайте, – сказал он.
– Рабочий день уже начался, – сказал я противным голосом.
Процессия двинулась по коридору, неприлично хихикая. Впереди шли шестеро отравленных. Я был противен сам себе то ли оттого, что хотел взять таблетки, то ли оттого, что постеснялся это сделать.
Ночь я спал плохо. Сосал свои таблетки творчества. Валидол.
Наутро на работе ничего не произошло. Только он не обращал внимания на ухмылки, все ходил от одного к другому из этой шестерки и интересовался, как у них идут дела, и отрывал их от работы, а ведь каждый из них бился над своей проблемой. Но я не мешал ему. Злорадство давно прошло. Мне было просто жаль его. Я опять вспомнил, кем он был и кем он стал и как ему трудно найти свое место в жизни без своих серебряных крылышек. Бедный Сода-солнце.
Наутро пять проблем из шести были решены. С блеском. Проблему не решил только один, самый способный и результативный исследователь Паша Биденко. Институт притих. Пять человек ходили с вытаращенными глазами, с лихорадочными пятнами на щеках. Валя Медведева плакала в углу моего кабинета.
– От счастья, – сказала она мне. – И от горя. Я, кажется, его люблю…
