– Что случилось?
Маркова тяжело опустилась на матрас:
– Он пытался меня изнасиловать…. Вот гад…
Девушка заморгала:
– Кто? О ком ты говоришь?
– Этот слюнявый старший лейтенант. – Она провела рукой по горевшему лбу, смахнув каплю пота и прилипшую иголку сосны, казавшуюся черной точкой. – Я даже не знаю его имени… Но по виду – судак мороженый…
Рая сначала прыснула, а потом сделала серьезное лицо:
– Это ты верно окрестила Глушко судаком. Рыба бесчувственная – вот кто он. Может быть, я бы тоже его огрела… – Она снова взяла расческу и провела по волосам, блеснувшим золотом в пламени свечи. – Хотя, если здраво рассудить, Яшка – парень не из последних. Вес у начальства имеет, с командиром на дружеской ноге. Если бы ты ему приглянулась, он бы уж постарался, чтобы ты осталась в живых.
– Каким же образом? – Таня начинала закипать. Таких слов от подруги она не ожидала. Надо же, пришла за поддержкой! А что получила? Да, возможно, на войне притупляются чувства, возможно, на многое начинаешь смотреть по-другому, но черное остается черным, а белое – белым.
– Каким же образом? – повторила Маркова, заметив, что Рая, будто угадав ее мысли, раздумывает, прежде чем ответить.
– Он бы тебя в тыл определил, – пояснила девушка. – Я уже такое видала. Ежели ты начальнику какому приглянешься – считай, повезло. Так что подумай хорошенько, ежели Яшка к тебе еще раз подкатит. Мужиками расшвыриваться в наше время опасно. Может, потом криком кричать будешь, да не услышат.
– Как-нибудь сама справлюсь. – Таня стянула сапог. – Что, спать будем? Ты-то нагулялась со своим?
– Нагулялась. – Рая сразу помрачнела. – Николай говорит: сон плохой видел. Будто ждет нас бой, после которого мы уж не увидимся.
– Я в сновидения не верю, – буркнула Татьяна. – Ерунда это все.
– Посмотрим. – Подруга принялась расстегивать гимнастерку. – Ой, Танька, – она коснулась обнаженной груди, круглой и сочной, как наливное яблочко, – как Колька меня целовал! Жаль, ежели в последний раз…
– Не говори глупостей, – отрезала Маркова. – И вообще, давай спать. Постараюсь забыть о чертовом свидании. Надо же – судак мороженый, а туда же. Любовь ему подавай.
Рая прыснула:
– Ну даешь, подруга.
Обе заснули сразу, как только коснулись матрасов, но долго отдыхать им не пришлось. Немцы начали атаку ровно в четыре, и командиры, офицеры и старшины заметались, как пойманные в силки птицы, выкрикивая команды. Девушки быстро оделись, схватили санитарные сумки и выбежали на улицу. Лес гудел, разбуженный минометным огнем. Таня не помнила, как из леса ее вытащили на огромное поле, и в первые секунды она стояла как вкопанная, наблюдая, как падают бойцы, словно срубленные деревья. Потом, преодолев оцепенение, девушка упала на горячую землю и, уклоняясь от свистевших пуль, поползла к раненому, который находился ближе всех. Остановившись возле него, она замерла. У молодого парня осколком был разворочен живот, фиолетовые кишки свисали гроздьями, но он почему-то не умирал, а хрипел, и в его небесных глазах Таня увидела отблеск зари.
– Подожди, миленький, я тебя вытащу. – Она, как смогла, перевязала живот и приготовилась волочить его, однако Рая, заметившая подругу, слегка ударила ее по руке.
– Оставь его.
Ее громкий голос в гуле канонады казался шепотом.
– Как оставить? – не поняла Таня. – Его надо спасать.
– Кончается он, – буркнула подруга. – Иди ищи других…
Татьяна бросила взгляд на парня. Он несколько раз дернулся и затих, по лицу разлилась синева. Зарыдав, она бросилась к следующему бойцу, державшемуся за ногу и громко стонавшему.
– Потерпи, милый…
Девушка не заметила, как испачкалась в крови, перевязывая рану, а потом, стараясь не причинить ему боль, помогала отползти с поля боя. У леса его подхватили санитары. Один, дюжий парень с круглыми щеками, подмигнул Тане, присевшей на пригорке:
– Давай, работай, детка…
Татьяна сделала шаг вперед и замешкалась. Ей не хотелось снова идти туда, где лилась кровь, слышались стоны и свистели пули. Санитар подтолкнул ее:
– Иди, делай свое дело.
В это время солдаты с криками побежали в атаку. Таня ползла сзади, делала перевязки, закрывала глаза убитым, оттаскивала раненых в овраги. Она постоянно наталкивалась на оторванные конечности, кишки, трупы и, подавляя тошноту, прыгая из воронки в воронку, старалась не отрываться от работы. Это была страшная работа, но делать ее было необходимо. Лишь когда смолкла канонада и бойцы отступили в лес, Таня перевела дух. Ей захотелось немедленно вымыть руки, липкие от запекшейся чужой крови, переодеться и выплакаться под разбитым деревом. Там ее, рыдающую в голос, как маленькую девочку, застал Зотов. Лоб старшины, грязный и потный, рассекала ссадина, из которой сочилась бурая кровь, однако он не обращал на это никакого внимания.
– Что, тяжело, дочка? – Он присел с Татьяной и погладил ее по вздрагивающей спине. – С боевым крещением тебя. Потом легче будет, вот увидишь.
– Трупы, оторванные руки, ноги – к этому можно привыкнуть? – простонала Таня. – Неужели вы сами привыкли к такому?
Старшина покачал головой:
– Да, ты права, это страшное зрелище. Однако кто, ежели не мы, встанет на защиту нашей Родины? Ежели все бояться станут, фрицы быстро нас захватят. Так что терпи, малышка. Терпи – и все перемелется. Помни, что тебе лучше, чем твоей подруге.
– Раисе? – Маркова вскочила на ноги. – Что с ней? Она жива?
Зотов сжал кулаки. На щеках заходили желваки.
– Осколком ее… Прямо в сонную артерию… Кровью истекла, пока санитары до нее добирались. Троих сегодня с поля боя вынесла, а сама…
– Где она? – прошептала девушка. – Я хочу ее видеть.
– Иди на полянку, там наших к похоронам готовят, – объяснил старшина. – Там и Раечка…
Татьяна сразу забыла об усталости и переживаниях. Она рванула вперед, словно боясь опоздать и не попрощаться с единственной подругой. Она успела. Живые не торопились погребать мертвых, которым уже некуда было торопиться. Они лежали на круглой поляне, усыпанной еловыми иголками. Таня сразу узнала парня с небесными глазами, которого не удалось спасти, и пожилого солдата. Как, разве он тоже умер? Ей ведь удалось дотащить его до воронки и передать в руки санитаров… Почему же его не спасли? Почему? Рая покоилась посередине. Маркова подошла ближе и не узнала подругу. Это была и она, и не она, что-то похожее на Раису, но неживое, с тусклыми, испачканными запекшейся кровью волосами, уже не отливавшими золотом. Круглое мраморное личико покойницы вытянулось, рот приоткрылся, словно бедняжка хотела что-то сказать в последний раз. Таня бросилась на труп девушки, отчаянно рыдая. Командир полка, пожилой, усатый, с желтым морщинистым лицом, оттащил ее от тела и недовольно посмотрел на бойцов, торопливо рывших братскую могилу.
