– Если понадобится, стану, – твердо сказала она, хотя от напряжения у нее болела каждая косточка, каждая мышца, – и это не твоя забота.
Он погружался в тягостное молчание, и они продолжали передвигаться со скоростью черепахи. Немцы не щадили пленных. Они не давали им ни пить, ни есть, бедняги питались попадавшимися на пути капустными листьями, корнями и ржаными колосьями с неубранных полей, которые еще совсем недавно пестовали колхозники. Воду пили из придорожных луж, коричневых, мутных. Таня, давясь, втягивала в себя зловонную жидкость, пахнувшую лошадиной мочой и мазутом, порой расходившимся по воде радужными кругами. Она знала – иначе нельзя. Когда они проходили деревни, где были колодцы, крестьяне, худые, изможденные, с темными, землистыми лицами, протягивали им ведра со свежей водой, но брать у них что-либо строго запрещалось. Нельзя было даже собирать картошку с колхозных полей. Однажды Таня стала свидетелем сцены, когда похожие на призраков люди бросились к печке полусгоревшего дома, где дымилась картошка. Несчастные не успели донести ее до рта – по ним открыли пулеметный огонь. Вот почему приходилось выживать на подножном корму и стараться не падать от усталости. Слабость нельзя было показывать ни в коем случае – тех, кто уже не мог идти, пристреливали на месте. Задыхаясь и помогая Николаю, Татьяна проводила языком по губам. Они, сухие и жесткие, потрескались и кровоточили. Раненые зажимали рты, стараясь не стонать. Раны гнили, издавая зловоние, медикаментов никто не давал. Однажды худой фриц бросил в толпу два бинта – то ли из жалости, то ли из любопытства, что же станут с ними делать. На них набросились, как на свежий хлеб.
– Постойте! – крикнул коренастый пожилой мужчина в гимнастерке без знаков отличия. – Среди нас девушка. Вы, часом, не медсестра? – обратился он к Марковой. Она кивнула:
– Да.
Мужчина сжал ее локоть.
– Прошу вас, – прошептал он, – сделайте перевязки самым тяжелым.
– Товарищи, – стоявший с ним рядом черноглазый молодой парень обратился к толпе, гудевшей, кашлявшей, перхавшей и постепенно теряющей человеческий облик, – кусок бинта все равно принесет мало пользы. Давайте отдадим его тем, кто больше всего в нем нуждаются.
На удивление, никто не возражал. Может быть, на это уже не хватало сил? К ней подвели, нет, скорее, поднесли трех мужчин с посеревшими лицами. Раны на их ногах и руках уже начали гноиться.
– Помоги им, – приказал, не попросил коренастый. Девушка послушно содрала старые заскорузлые повязки и ужаснулась: раны кишели червями! Такого ужаса ей еще не доводилось видеть. Она зажмурила глаза, но «командир» – так Маркова про себя окрестила коренастого – подталкивал ее к ним, чуть не совал носом в зловонный зеленый гной, и она сдалась. Выгребая из ран гнезда червей, превозмогая тошноту, девушка бинтовала, стараясь не причинить боль и сознавая, что жалкая перевязка не поможет умирающему. И они умирали у нее на глазах, а фрицы спокойно оставляли трупы без погребения. Мертвые лежали со строгими лицами, как бы укоряя тех, кто ни во что не ставил человеческую жизнь.
Глава 18
1941-й, Орловская область
Еще несколько дней тянулась печальная процессия, издавая ужасную какофонию звуков – выстрелы, стоны, скрип и шепот. Наконец немцы остановили их на огромной поляне. Здесь, вероятно, они решили образовать концлагерь. Этот лагерь не был похож на тысячи своих братьев. У фашистов не оказалось ни времени, ни сил создавать что-то грандиозное и ужасающее. Но в простоте нового лагеря, возможно, было что-то более страшное. Пространство обтянули колючей проволокой, просто оградили, и все, а бедных людей согнали, словно в загон для скота. Их по-прежнему морили голодом и не давали пить, однако Таня через три дня воспряла духом. Она заметила: иногда охранники не обращали на них никакого внимания, и это создавало возможность бежать, перебравшись через колючую проволоку. Укрепившись в своей мысли, Татьяна начала искать попутчика. Николая брать с собой не хотелось. Любовник ее погибшей подруги сдавал с каждым днем, погрузившись в уныние, и Маркова сделала вывод, что с таким сообщником далеко не уйдешь. Девушка стала приглядываться к коренастому крепышу в гимнастерке без знаков отличия, который неизвестно почему показался ей бывшим командиром. Вот кто пойдет с ней до конца, поможет преодолеть трудности и согреет холодными вечерами. И Таня решила потихоньку готовиться к побегу. Она старалась находиться как можно ближе к крепышу, узнала, что его зовут Василий, подсаживалась короткими осенними вечерами, стараясь прикоснуться, прижаться, подышать одним воздухом. Но когда девушка наконец приняла решение все ему рассказать, ее планы разрушили немцы, расстреляв бывшего командира и еще четверых неизвестно за что. Это стало для нее ударом. Всю промозглую осеннюю ночь она проплакала под моросившим дождем, капли которого сливались с ее слезами, а на рассвете пришла к Николаю, мирно дремавшему в углу.
– Коля! – Маркова слегка прикоснулась к его щеке, холодной и мокрой от росы и дождя. – Коля, проснись!
Федорчук вздрогнул и лениво открыл глаза:
– Что случилось?
Она прижалась к нему всем телом, стараясь согреть жарким дыханием, и зашептала на ухо:
– Коля, нам нужно бежать. И чем скорее, тем лучше.
Он отпрянул от нее, как от чумной:
– Что за чушь ты несешь? Как отсюда убежишь?
– Да очень просто, – она улыбнулась уголками губ. – Охранники часто не обращают на нас никакого внимания. Я все выведала. Достаточно раздвинуть проволоку – и опрометью в лес. Здесь густые заросли. Мы скроемся в них минут через десять. Думаю, нас не скоро схватятся.
– «Не скоро схватятся», – передразнил солдат. – Да не успеем мы оглянуться – нас прошьет пулеметная очередь. Я никуда не пойду. – Федорчук отвернулся, всем видом показывая, что не желает продолжать разговор. Татьяна развернула его к себе:
– Да ты в своем уме? Ты хочешь спокойно и тихо сидеть и дожидаться смерти? Вспомни, что случилось три дня назад. Нас будут расстреливать, как тех пятерых, – она прерывисто задышала.
– Я понимаю, что смерть настигнет меня рано или поздно, – вздохнул Николай. – Пусть лучше поздно.
– Коля, не будь дураком. – Она еще крепче прижалась к нему. – Вместо могилы, безымянной могилы в дремучем лесу, я предлагаю тебе свободу и… – Таня сделала паузу, – и себя. Поверь, я вытащу тебя из фашистских силков.
Николай провел рукой по влажному от росы лбу.
– Как вытащишь? – проговорил он хрипло. Таня сжала его локоть с неженской силой.
– Я сдюжу, все выдержу, – твердо бросила она. – Верь мне.
Что-то в ее словах заставило его поверить.
– Дай мне время подумать, – попросил Николай, и Таня по его интонации поняла: ее друг сдается. Еще немного надавить, еще чуток…
