– Это отлично. – Кивнув, журналист повернулся, чтобы идти, и она добавила:
– Ваш номер на втором этаже. Насчет подселения не беспокойтесь. Знаете, попадаются нечестные администраторы. Обещают одно, а делают другое, но я не из их числа.
Что-то подсказало Виталию, что она лукавит: слишком хитро женщина посмотрела на него.
«Пожалуй, лучше смотаться, – подумал молодой человек. – Как бы эта дама не нарушила свое обещание. Впрочем, вряд ли у них море посетителей. В этом поселке и смотреть особо нечего».
Он распахнул дверь небольшого, но уютного номера, осмотрелся и остался доволен. Большие кровати были накрыты чистыми простынями, накрахмаленные наволочки радовали глаз, цветы на подоконнике – герань и слегка увядший «декабрист» – были самые что ни на есть настоящие. Чья-то заботливая рука ухаживала за ними, и, потрогав землю в горшках, журналист убедился, что она влажная. «За декабристом нужен особый уход, – вспомнились ему слова мамы. – Я долгое время не могла заставить этот кактус цвести. Но вот приноровилась».
Нина Петровна не обманывала. Все ее кактусы, которые она очень любила, в том числе и капризный декабрист, цвели регулярно и умопомрачительно. Большие розовые цветы декабрьского кактуса казались Виталию ненастоящими – настолько они были красивы, как колокольчики, сделанные из папиросной бумаги. Улыбнувшись своим мыслям, он бросил сумку на пол и лег на кровать, словно только сейчас почувствовав, как устал. Ноги гудели. Виски будто сдавила чья-то железная рука. Тупая боль в голове мешала сосредоточиться. Рубанов поискал пульт от телевизора, но в последнюю минуту передумал его включать. Глаза тоже устали и болели до рези, точно в них попал песок. Если бы не голод, дававший себя знать, он бы разделся, принял душ и завалился спать. Упоминание администраторшей свежей рыбы только раззадорило, и молодой человек, решив немного поваляться, а заодно собрать воедино все мысли, повернулся на бок, подложив руку под голову. Совершенно неожиданно для самого себя он стал думать не о Пахомове, ради которого поменял все свои планы, а о погибшем главе поселка. Эти две смерти не были связаны, просто не могли быть. Какое отношение имел Василий Петрович к чиновнику, да еще из Новоозерска? Но тем не менее гибель Островского не давала покоя. Виталий давно стал замечать, что его организм чутко реагировал на все необычное. Было ли это предчувствием или какими-то экстрасенсорными способностями? Этого он не знал, да и не хотел знать. Зачем? Рубанов, как и его мать, не верил в сверхвозможности. Он считал колдунов и ведьм либо хорошими психологами, либо шарлатанами, параллельно собиравшими информацию с помощью частных детективов. Кроме того, можно делать правильные выводы с помощью логики и аналитики. Может быть, и он делает точно так же, сам того не замечая? Нет, вряд ли. В таком случае, как объяснить его интерес к гибели Островского? Рубанов силой постарался переключить мысли на старика, но это ему не удалось. Да что ж такое в самом деле? Он сел на кровать и взял в руки мобильный, с изумлением заметив, что в этой гостинице, зажатой озерами, почти на краю света, есть wi-fi. Пароль был заботливо указан на клочке бумажки, лежащем на тумбочке. Виталий не знал, что хочет найти в интернете, но пальцы быстро забегали по клавиатуре, будто против его воли, ища ответ на вопрос о кровопролитных боях во время Великой Отечественной в этом озерном краю. Ответ нашелся быстро и разочаровал его. Никаких сражений в этом благословенном краю не было. Не было и складов, которые могли оставить такие страшные следы. Виталий, смахнув каплю пота, примостившуюся на кончике носа, подумал, что чутье его не обмануло и в этот раз. По всему выходило: несчастный глава администрации умер не своей смертью, кто-то доброжелательно подкинул снаряд, забравшись на его участок. Впрочем, неудивительно. Среди чиновников честные люди почему-то попадаются крайне редко. Поселковый мэр – серьезная должность, занимается решениями болезненных вопросов. Если бы полиция захотела, враз раскопала бы, кто точил на него зуб. Странно, почему решили остановиться на несчастном случае. Или это версия для жителей Новоозерска, а расследование продолжается? Виталий решил не зацикливаться на покойном чиновнике. Усилием воли заставив себя встать с постели, он надел туфли и отправился в кафе.
Оно, как и сказала администратор, прилегало к гостинице, располагаясь на деревянном пирсе, у самой воды. Громко квакали лягушки, где-то кричали утки, густой камыш шептал старую как мир песню. Иногда из воды показывалась рыба, блестя серебристой чешуей. Поддавшись очарованию природы, Виталий сел за столик и, вдыхая свежий, немного сыроватый, пахнувший тиной воздух, закрыл глаза. Громкий голос официантки вывел его из задумчивости:
– Заказывать что будете?
– Только рыбу, – твердо решил он. – Что вы посоветуете?
Она посоветовала карпа в сметане, уточнив, что их повар готовит его потрясающе, и не обманула. Рыба так и таяла во рту. Картошка по-домашнему, присыпанная сыром и тоже тушенная в сметане, была выше всяких похвал – рассыпчатая, с вкусной корочкой. Виталий остался доволен ужином. О том, чтобы сегодня начать разыскивать друга Пахомова, жившего неподалеку от рынка, не могло быть и речи. Глаза Рубанова стали слипаться, намекая, что измученному телу требуется отдых, и он, вернувшись в номер и быстро приняв душ, упал на мягкую кровать с накрахмаленными простынями и погрузился в сон.
Глава 24
Орловская область, 1941-й
Татьяна медленно брела по морозу. Тонкое прохудившееся сукно гимнастерки не защищало от уколов зимы. Нахохлившись, словно голубь, Маркова обхватила себя руками и после короткой передышки двинулась дальше. Мороз, как требовательный любовник, уже залезал в самые потаенные уголки ее тела, и Татьяна подумала, что жить ей осталось от силы час, если она не найдет пристанище. Сегодня ее выгнали из дома, выгнала Анисья, а хромой черт не заступился, промолчал. Не ожидала она от него… Месяц прожила, соблазнила, хотя он был еще противнее Федорчука, подговорила избавиться от жены. Тогда она навсегда останется в их хате. И он почти согласился, но струсил в самый последний момент, проболтался. Анисья выставила ее на мороз… Татьяна не знала, что делать, куда идти. Закусив губу, она постучалась в наполовину завалившуюся избу и, когда ей ответил хриплый женский голос, выдавила улыбку и пробормотала посиневшими губами:
– Пустите погреться. Я беженка. Мой дом спалили фашисты.
Хозяйка даже не отворила дверь:
– Иди откуда пришла. Холодно в моем доме, не согреешься. И кормить мне тебя нечем.
– Пожалуйста… – Таня услышала, как женщина запирала дверь на засов. Девушка повернулась и медленно, стараясь обходить большие сугробы, чтобы снег не попал в сапоги, побрела дальше. Она стучалась во все дома, попадавшиеся на пути, но никто не думал ее впускать. Некоторые просто не отзывались на стук, хотя были дома, грелись у огня, озарявшего стены красноватым пламенем, им не было дела до девушки, умиравшей от холода. Наконец на самой окраине Таня заметила сарай, полуразвалившийся, но с крышей, и, ни на что не надеясь, вошла в черный дверной проем, сразу наткнувшись на что-то твердое. Она подумала, что это бревна, которые хозяева иногда берут отсюда для обогрева, но тут из-за туч вышла полная луна, и девушка, бросив взгляд на предмет, попавшийся под ноги, подавила крик. Перед ней лежала пожилая женщина, худая как скелет, со сморщенной желтой кожей, будто натянутой на округлый череп, с широко раскрытыми глазами, глубоко запавшими и окаймленными черными полукружьями. Синие руки сжались в кулаки, рот скривился в страшном оскале, и Маркова так и не смогла понять, отчего умерла эта несчастная. Впрочем, ее это не интересовало. Негнущимися руками она лихорадочно принялась раздевать покойную, стаскивая свалянный пуховый платок, теплую юбку, добротную телогрейку, валенки. Это не казалось ей мародерством – она спасала свою жизнь. Несчастной уже ничего не нужно, кто-нибудь сердобольный найдет ее и похоронит по-человечески. А ей хочется жить, жить, наслаждаться каждой минутой… Она еще молода и, если правильно поведет себя, доживет до глубокой старости. Натянув на себя вещи несчастной, пахнувшие мякиной, Маркова решила не искать ночлег в деревне, откуда ее выгнали две семьи, а двигаться дальше. По словам Аксиньи, партизаны находились глубоко в лесу, но к ним она не собиралась. Только к немцам… Их больше, они сильнее… Уколы мороза становились все менее ощутимыми, потом просто щекотали, не вызывая неприятных ощущений. Луна светила вовсю, и казалось, что на сугробах кто-то оставил серебряные крошки. Высокие сосны и ели с развесистыми лапами стояли на страже тайн темного леса, старого как мир, и Тане внезапно стало страшно. Она бросилась бежать по накатанной кем-то дороге, иногда останавливаясь у поваленных деревьев и, опираясь на них и тяжело дыша, давилась рыданиями. Слезы леденели у нее на ресницах, делая девушку похожей на героиню из сказки про Мороза Ивановича. Постепенно ее стало клонить в сон, но Маркова знала: этого ни в коем случае нельзя делать. Даже в теплой одежде сон в лесу в такой мороз – смерть. И она шла, шла дальше, вспоминая стихотворения, которые учила в школе, и шепча их, чтобы побороть дремоту. Когда вдали, словно звездочка, засветился огонек, ей показалось, что она уже начала замерзать и ей мерещатся и огоньки, и избы, из которых клубами валит дым, и даже пятеро мужчин, так неожиданно преградивших дорогу, словно лесные жители из сказки. Однако голос одного из них, хриплый и насмешливый, вернул Таню к действительности:
