– Есть, только по большому счету он там лишний. – Следователь обнажил в улыбке серые зубы. – Кондаков, ну, товарищ этот, делал так, как говорил ему Островский. К нему и не обращался никто. Так было заведено у нашего мэра – все вопросы через него.
– Мзду собирал? – догадался Виталий. Впрочем, что тут и догадываться? Какую еще причину можно придумать?
– Точно, – усмехнулся следователь. – В нашем городе даже называли размер взятки, скажем, за однокомнатную квартиру. Ты не поверишь, какая здесь коррупция – почище, чем в столице.
– Но ему все равно приходилось как-то обосновывать свои решения для вышестоящего начальства, – недоумевал Виталий. – По-моему, не давать квартиру сыну полка, зато предоставить ее кому-то другому – совсем неправильно и слишком бросается в глаза.
Бутаков еще раз продемонстрировал мышиные зубы:
– Ты как маленький, честное слово. Островский имел сильных покровителей, делился с ними – что тут непонятного? Все это понимали, и никто с ним не связывался. Лучше доживать век в почерневших деревянных домах, чем иметь такого врага, как он. Впрочем, и ему не чужда была благотворительность, особенно в образовании. Он боготворил Борового-младшего, называл его городской палочкой-выручалочкой и всегда снабжал деньгами школу. Все комиссии приходили на уроки мужества. Странно, почему он все же отказал ему в квартире.
– Наверное, взятки для него были важнее, – предположил Рубанов.
– Наверное, – не стал спорить следователь. – Пиши адрес: Абрикосовая, восемь. Так, кто у нас тут следующий? – Он снова прищурился. – Степаненко Виктор Сергеевич. Скажу тебе честно, – он почему-то понизил голос, – эту личность я бы проверил в первую очередь. Скользкий какой-то, нелюдимый. Даже баб не водил. Ну скажи, какой нормальный мужик будет так себя вести?
– Может, с ориентацией проблемы? – усмехнулся Рубанов.
Следователь замахал длинными тощими руками:
– Я тебя умоляю! Ориентация тут ни при чем. Скажи, разве стал бы он в таком случае людей на порог не пускать? Почтальон ли, ремонтники – со всеми через дверь разговаривает. Странно это все, согласись.
Виталий наклонил голову:
– Действительно, странно. Адрес давай.
– Гороховая, девять. – Бутаков еще раз пробежал глазами список. – Тут у меня еще человек шесть, да только они уж лет десять как в городах: кто в Питере, кто в Архангельске. Старые дома на окраинах стоят заколоченные. Может, уже дедков и в живых нет.
– Дай-ка ты мне и их на всякий случай, – попросил журналист. Следователь кивнул, скопировал список, и вскоре огромный принтер недовольно зашумел, будто протестуя против эксплуатации. Впрочем, работал он плохо, и клочок бумаги с широкой темной полосой показался минуты через три.
– Выродил! – буркнул полицейский и протянул список молодому человеку.
Виталий не успел поблагодарить: дверь распахнулась и влетел тот самый молодой блондин, которого он уже видел в кабинете Бутакова. Голубые глаза сияли, губы растянулись в довольной улыбке.
– Нашел свидетелей, – радостно сообщил он следователю. – Парфенов видел, как все было. Так что мои тут ни при чем. Отпускай их прямо сейчас.
Бутаков медленно положил на стол карандаш, которым до этого ковырял в зубах.
– Погоди, я так сразу не могу. Ты, Петя, и сам знаешь, что были свидетели и обратного. Давай сюда Парфенова, разберемся по-новому.
Мужчина растерянно заморгал:
– Как же так? Это, по-твоему, справедливо?
– Мне по этому поводу кучу бумажек написать нужно, – буркнул следователь и повернулся к Виталию: – Кстати, познакомьтесь. Это внук Николая Дмитриевича Борового, сына полка, директор школы Петр Семенович Боровой. А это журналист из Лесогорска, Виталий Рубанов. Пишет интересную статью, и ему понадобился материал о жителях нашего города.
Голубоглазый протянул руку, и Виталий с чувством ее пожал. Ему был симпатичен молодой директор, так радеющий за своих учеников.
– На какую тему статья? – осведомился Боровой.
– Великой Отечественной войне посвящается, – уклончиво ответил Рубанов. Он и злился на Бутакова, и понимал его. Конечно, лучше бы никто из стариков не знал о настоящей цели его визита. Но, с другой стороны, как в таком случае начинать разговор?
Директор поднял светлые брови-подковки:
– Великой Отечественной? Но она обошла стороной наш край. На северной земле не велись боевые действия. Вам это известно?
Виталий растянул уголки губ:
– Разумеется, известно. Но, видимо, не совсем обошла.
Боровой посмотрел на него с интересом. Его голубые глаза заблестели:
– Что вы имеете в виду? Это очень интересно. Расскажите, пожалуйста.
Журналист покачал головой и провел рукой по волосам:
– Видите ли, я стал суеверным. Понимаете, несколько раз я делился с окружающими своими замыслами, и статья не получалась по разным причинам. Так что извините, пока я никому ничего не скажу.
Молодой директор не обиделся:
– Что ж, и такое бывает. Но вы дадите прочитать статью, когда она будет написана? Или когда выйдет?
– Без проблем. – Виталий встал. – Ну, не стану вам мешать, пойду работать.
Мужчины поднялись и пожали ему руки.
– Держи меня в курсе, – попросил Бутаков. Рубанов кивнул и вышел из кабинета. Он услышал, как директор изумленно спросил:
– Можно узнать, почему он обратился сюда? Ты и Великая Отечественная – где вода, а где имение?
Бутаков буркнул в ответ что-то нечленораздельное и сменил тему:
– Давай к нашим баранам. Кстати, что ты говорил о взятках, когда вылетел из моего кабинета?
– Погорячился, извини, – прошелестел директор.
Глава 28
Локотская область, 1942-й
В ресторане – обыкновенном сельском клубе, расположенном в одноэтажном деревянном штукатуренном доме, находившемся в самом центре поселка, вовсю гремела музыка – современные немецкие песни, прославлявшие немцев и фюрера. Таня удивилась, увидев, что их пели, старательно выводя ноты, молоденькие розовощекие юноши и девушки. Их, как выяснилось, согнали с окрестных деревень, чтобы в республике создать свой оркестр. Понятно, девушки выполняли обязанности не только певиц… Но, по-видимому, это их нисколько не беспокоило, они выглядели такими чистенькими, вымытыми до скрипа, веселыми и всем довольными. Впрочем, в этом клубе, заполненном до отказа, все гуляли, пили и радовались жизни. Свободных мест не было, однако Сергей щелкнул пальцами, и белокурая официантка, смахивавшая на немецкую девочку, с огромными голубыми глазами, льняными ресницами и носиком-пуговкой, подвела их к столу у окна.
– Ты просил меня об этих местах, – шепнула она, и рыжий кивнул, довольно бесцеремонно ухватив ее за бедро. Таня поняла, что и с этой девушкой, как и со всеми остальными, здесь обходились, как с вещью.
