– Все понятно, господин Медведев. – Она чуть не сказала «товарищ», но вовремя поправилась. – Разрешите приступать к своим обязанностям?
– Разрешаю, Татьяна. – Он неуклюже повернулся на стуле, жалобно скрипнувшем, явно маленьком для такой туши, и его толстый палец указал в угол возле двери.
– Что ты там видишь?
Таня подошла ближе:
– Ничего особенного, – она рассмеялась деланым смехом. – Обычная плетка.
– Это теперь твое орудие труда, – вторил ей заместитель начальника. – И первое поручение – разогнать толпу. Кстати, оно будет постоянным. Люди собираются здесь каждое утро. И каждое утро ты должна их гнать. – Он снова поднялся и оскалил зубы, еще больше походя на медведя. – В стойлах, где когда-то содержались кони, у нас сидят заключенные, и сидят не просто так. Господин Каминский по поручению фюрера борется с партизанами, коммунистами и евреями, а узники их всячески поддерживали. Некоторых ждет казнь. Это я сказал для того, чтобы ты их не жалела. Дай им волю, мы с тобой будем висеть на деревьях. Так что, если на тебя снова нахлынет жалость, подумай об этом. Мне кажется, ты дорожишь своей жизнью.
Девушка вскинула голову:
– Так точно, господин начальник.
Медведев ухмыльнулся:
– Начальником, вишь, меня назвала. Завтра его увидишь. Господин Ивашов сегодня у Каминского с докладом. Проверка от немцев приехала. Обживаются они здесь потихоньку. Всем у нас нравится, понравится и тебе, я уверен. Ну, свободна.
Чеканя шаг, она вышла из его кабинета, аккуратная, стройная, подтянутая, и направилась к толпе, которая, увидев новое лицо, сначала немного утихла, чтобы потом обрушиться на Таню с большей силой.
– Почему передачи не принимают? – поинтересовалась маленькая худая женщина с глубоко запавшими глазами, одетая в дырявый ватник. – Дочь у меня там с внучкой маленькой. Ребенок пить просит. Дите хоть пожалейте, возьмите бидон.
– Их не кормют и не поют, – вторил ей смуглый мужчина в телогрейке. – Вот, картошки принес. Немного, но…
Она не дала ему договорить. Просьбы сыпались на нее со всех сторон, как камни с горы, с толпой надо было заканчивать.
– Граждане! – На морозе ее голос звенел, как церковный колокол. – Вы прекрасно знаете порядки тюрьмы и потому должны немедленно разойтись.
– Вот еще! – буркнула молодуха в засаленной шубейке. – А их на погибель бросим? Никуда не уйдем, пока продукты не примете.
Таня щелкнула плеткой.
– У меня распоряжение вас разогнать.
– А попробуй. – Мужик в телогрейке выступил вперед. – Нас много, чай, одной трудновато будет.
Он оказался первым, кто испытал на себе силу Таниного удара. На его бледном лице появились красные полосы, показались рубиновые капельки крови.
– Если вы через минуту все не уберетесь отсюда, я вызову конвой и он начнет палить по рядам, – прошипела Таня, как старая змея, готовая съесть каждого, кто нарушит ее покой. – Пошли вон. И чтобы я вас больше здесь не видела.
Отступив от толпы на шаг, словно давая людям опомниться и подумать, девушка не ждала, что ее приказ будет выполнен. Скорее всего, придется идти за оружием и пальнуть в воздух для острастки. Однако люди потихоньку начали расходиться. Они видели ее глаза, полные ненависти, и понимали: новая надзирательница не лжет. Лучше уйти, чтобы не навредить близким. Пряча улыбку, Татьяна не видела, как из окон тюрьмы за ней наблюдали заместитель начальника и другой персонал.
– Вот это баба! – восхищенно проговорил Медведев, вытирая слюнявый рот. – Вот это характер! Да, повезло нам с ней, ничего не скажешь.
Охранники вторили ему, любуясь девушкой. Стройная, как тростинка, в ладно сидевшей на ней гимнастерке и юбке, в пилотке, опушенной мягким снежком, она казалась им красавицей, волшебницей, которой удалось сделать невозможное. Таких женщин им видеть еще не приходилось.
Когда она вернулась в кабинет заместителя начальника, стряхивая с сапог снег, то увидела, что Медведев был не один. Почему-то девушка сразу догадалась, что высокий стройный голубоглазый мужчина лет тридцати – сам начальник Ивашов. Она не оробела, как с ней бывало при встрече с начальством, наоборот, выпятила грудь обтянутую гимнастеркой, и улыбнулась во весь рот. Николай Ивашов посмотрел на нее с интересом, и новая надзирательница сразу усекла, что этот интерес проявляется к ней как к женщине, а не как к работнице тюрьмы, хорошо справившейся с нелегким делом, и не ошиблась.
Он пожал ей руку не по-мужски, совсем наоборот, нежно, немного задержав в своей ладони ее влажную ладошку.
– Поздравляю.
С этой минуты Таня не сомневалась: однажды Николай Ивашов постучится в дверь ее комнаты и разделит с ней ложе. Она ему не откажет. Пожалуй, он лучше всех, с кем ей приходилось быть последнее время. Кажется, она тоже ему приглянулась. И в этом предположении новая работница тоже оказалась права. Он пришел к ней в ту же ночь, до утра дарил любовь и ласку и обещал покровительство. С его связями это были не пустые слова. Теперь девушка ничего не боялась.
Глава 30
Новоозерск, наши дни
Покинув отделение, Виталий отправился вдоль озера в гостиницу. Погода наладилась, нудный дождь перестал, выглянуло долгожданное солнце, позолотив поверхность озера, которое сразу заиграло яркими красками. Мутная вода стала прозрачнее, поголубела, камыши как-то радостнее взметнули ввысь свои коричневые бочонки, неугомонные утки били крыльями по зеркальной глади. Вытащив из кармана список, Рубанов еще раз пробежал его глазами. С кого лучше начать? Бутаков советовал начать с некоего Степаненко, однако Виталий думал иначе. Он решил по возможности исключить тех шестерых, которые, по словам следователя, покинули поселок. Совсем списывать их со счетов журналист не хотел. Убийца Пахомова мог приехать из Архангельска или Питера – почему бы нет? А пятнадцать лет назад он еще проживал в Новоозерске. Может ли так быть? Вполне. И поэтому его святая обязанность – проверить абсолютно всех. В своих мыслях Рубанов не заметил, как вышел на указанную в списке улицу Тенистую, вобравшую в себя частный сектор. Новоозерск почти весь состоял из частного сектора. На Тенистой, в пятом доме, когда-то проживал Валерий Павлович Заморский, теперь, по словам Бутакова, сменивший место жительства на Питер. Интересно, почему? Виталий ожидал увидеть заброшенный дом и заросший сорняками участок, еще хуже, чем у Пахомова, однако его удивленному взору предстала другая картина. Участок в три сотки был вскопан, плодовые деревья побелены и подрезаны, одноэтажный кирпичный домик не выглядел унылым: ставни покрашены, крыльцо чисто выметено. «Старик, что ли, вернулся?» – изумился журналист и поискал глазами хозяина. Тот и не скрывался: возился у курятника, вероятно, вычищая его. Он показался Виталию довольно моложавым для своих девяноста лет, и Рубанов прищурился, стараясь разглядеть его получше. Журналист не заметил, как облокотился на калитку, и она предательски скрипнула. Хозяин обернулся, давая разглядеть свое широкое лицо с толстым носом и большим ртом. По виду ему было далеко до девяноста. Он приложил к глазам широкую ладонь, испачканную в грязи, и кивнул Виталию:
