Сергей поморщился, однако Каминский этого не заметил. Даже для прожженного полицая задумка обер-бургомистра казалась жестокой. Но возражать Каминскому, славившемуся своим истеричным характером, никто не смел.
– Слушаюсь, господин обер-бургомистр.
– Чтобы через десять минут были возле леса, – приказал Бронислав, сжав тонкие губы. – Или выполнишь эту работу сам.
Сергей потащил подругу, начинавшую потихоньку приходить в себя, домой, по дороге захватив у бабы Нюры, снабжавшей самогоном Локотию, огуречный рассол, и, усадив девушку на кровать, налил ей стакан:
– Пей. А потом переодевайся в гимнастерку и брюки…
Она не понимала, о чем он говорит, и Сергей влил ей в рот проверенное средство.
– Где твое шмотье? В чемодане?
Маркова не отвечала. К счастью, чемодан долго искать не пришлось: он мирно покоился в углу, куда его и поставил рыжий. Не пришлось тратить время и на поиски советской формы. Грязная, потрепанная, дырявая – она лежала на самом верху. Сквернословя, Сергей натянул на нее ту одежду, от которой Таня когда-то мечтала избавиться (боже, как давно это было, еще на фронте, но оказалось, эта одежда и у немцев сгодится) и потащил на край села, к кладбищу возле леса. Девушка увидела толпу приговоренных. Ее покоробило, что среди них были женщины, иные совсем молодые, не старше ее. В быстро начинавшем пробуждаться мозгу закрутилась мысль, что сейчас ей придется сделать шаг, после которого назад дороги не будет. Когда между нею и обреченными людьми поставили пулемет, девушку затрясло. Немцы выстроили несчастных цепочкой, у них не было ни единого шанса спастись. Бежать не могли: за казнью следили немецкие конвоиры. Измученные бедняги не отрывали глаз от своего палача, она тоже пристально разглядывала своих жертв.
– Давай! – Казалось, приказ раздался откуда-то сверху, однако Таня медлила. Она не помнила, кто услужливо поднес ей стакан с водкой, и, только осушив его, припала к пулемету. Она вздрогнула от очереди, раздавшейся будто внезапно, хотя сама была ее виновницей, наблюдая, как убитые падают, словно срезанные серпом колосья, обагряя снег кровью, нереально красной, как кремлевские звезды. Когда все закончилось, к ней подошел Каминский.
– Ты удачно справилась с заданием, – торжественно провозгласил он. – Но это еще не все.
Один из конвоиров подал ей пистолет.
– Надеюсь, и с этим оружием тебя не нужно учить управляться, – усмехнулся обер-бургомистр.
Трясущимися пальцами она взяла за рукоятку холодную сталь.
– Это зачем? – прошептали синие губы. – Вы говорили – если стрелять из винтовки…
Каминский кивнул на трупы:
– Боюсь, сегодня твоя рука была не очень тверда. Кто-то мог остаться в живых, потом сбежит к партизанам или умрет от переохлаждения. Тебе не должно быть их жалко. Они все помогали партизанам. Ну, смелее, иди добей их. Выстрел в голову – и на этом твоя работа закончена… – Он сделал паузу. – На сегодня.
Маркова стояла, не в силах пошевельнуться. Она второй раз трезвела за сегодняшний день. Оказывается, так бывает, если тебе страшно. В следующий раз нужно прихватить бутылку с собой. Проклятый сердобольный конвоир налил ей слишком мало. Слишком мало для ее труда…
– Иди, – повторил Бронислав уже тверже, и она побрела к убитым. Пистолет дважды выпадал из трясущихся пальцев на снег, покрытый красными пятнами крови, и у Марковой зарябило в глазах. Наконец она остановилась возле первого трупа, парня, совсем мальчишки, с белокурым чубом, с детскими чертами лица, на которые смерть наложила уже свой отпечаток. Между чуть приоткрытыми губами виднелись белые крепкие зубы, синие широко раскрытые глаза, казалось, смотрели осуждающе на палача.
«Не смотри, не смотри». – Ее качнуло в сторону, и девушка выстрелила, как ни странно, сразу попав в белый гладкий лоб. На черные брюки брызнула мешанина из мозгов и крови, и убийце почудилось, что парень дернулся, будто собираясь встать, и она подавила вскрик. В следующую жертву, женщину средних лет в шерстяном клетчатом платке, она стреляла зажмурившись, еще преодолевая страх, третий выстрел дался более легко, а потом дело пошло быстрее. Обер-бургомистр с улыбкой на своих тонких губах смотрел на Маркову.
– Мы в тебе не ошиблись.
Она выпрямилась, гордо обведя взглядом всех присутствующих на казни, и неожиданно изрекла:
– Служу Германии!
Вынырнувший откуда-то полицай Игнатенко подхватил ее под руку и потащил домой. За ними увязался его сын, двенадцатилетний Сережка, с малолетства приученный наушничать, подглядывать и закладывать.
– Тетя Таня, а я сегодня три семьи разоблачил, они партизанам помогали, – похвастался он.
Танька посмотрела на него мутным взглядом, а отец пояснил с гордостью:
– От постреленок! Входит в доверие к детям и выпытывает, кто из их семьи партизан поддерживает.
– Молодец! – буркнула Маркова, и Сережка дотронулся до ее руки:
– А вы стрелять меня научите?
– Обязательно, – она посмотрела на Игнатенко. – Веди меня в кабак. Не хочу домой.
Глава 32
Новоозерск, наши дни
Распрощавшись с Заморским, Виталий немного поплутал по узким зеленым улочкам и вышел в сквер. Пышная, налившаяся от постоянных дождей зелень радовала глаз. Стройные березы с белыми стволами, как ранами, прорезанными черными пятнами, подставляли солнцу резные листики. Сосны вздымали вверх могучие стволы, будто пытаясь достать до неба с розовыми облаками, плывущими, как островки в голубом океане. Воздух был немного сыроватый, пахло грибами. Рубанов облюбовал скамейку, смахнул с нее капли дождя и, опустившись на нее, достал мобильный и принялся набирать номер Спиридонова. Михаил Иванович долго не отвечал, потом хрипло буркнул: «Алло».
– Здравствуйте, – начал Рубанов, – извините за беспокойство, Михаил Иванович. Ваш номер дал мне Павел Заморский. Видите ли, я журналист, собираю сведения о старожилах Новоозерска.
– Ну, тогда ты попал по адресу, – старик по-детски обрадовался. – Я один из немногих, кто еще жив. Кроме меня, есть еще Луговой и Тарасов. Я многое могу рассказать, например о том, как в военное время выживали. Они все подтвердят. Вы о чем писать-то хотите?
Виталию стало совестно. Кроме бойцов, во время Великой Отечественной войны каждый день рисковавших на полях сражений, были и дети войны, перенесшие все ее тяготы на своих хрупких плечах. Он вдруг принял решение, показавшееся ему правильным.
– Пишу о детях войны, живших на Севере, – объяснил Рубанов старику. – Очень рад, что отыскал вас, убедился, что вы и ваши товарищи живы. Обязательно свяжусь с вами через несколько дней, чтобы уточнить время и место встречи.
