Рен налила себе чашку кофе и встала рядом с Лукашем. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сосредоточиться на том, что говорит Баба-яга.
– Ну, просто дьявольский красавец, не правда ли? – добавила старуха, обращаясь к Рен.
Баба-яга подошла к ним и провела по щеке Лукаша шишковатым пальцем. Затем она наклонилась ближе и прошептала:
– Если ты когда-нибудь обидишь эту милую девочку, я тебя найду и выпотрошу.
Волчий Лорд посмотрел на нее сверху вниз и ухмыльнулся:
– Об этом не беспокойтесь.
Баба-яга расхохоталась.
– Это не мне надо беспокоиться.
Словно в подтверждение ее слов, Рен подняла черную бровь.
Взяв две сумки с кухонного стола, Баба-яга протянула их Рен и Лукашу.
– На северо-восток отсюда идет дорога к Стеклянной горе, – сказала старуха. – Вы доберетесь туда к вечеру. Гора окружена долиной и несколькими холмами. И долина, и холмы – неподвижны. Они не меняются вместе с остальными горами. Ступайте осторожно, ведь этот путь усеян костями.
Рен торжественно кивнула, и Лукаш помог ей надеть второй черный мундир.
– Будьте осторожны, – сказала Баба-яга. – И, Рен…
Лукаш понял, что старуха впервые обращается к девушке по имени.
– …Ты уверена, что не хочешь изменить свое желание?
Лукаш переводил беспокойный взгляд с одной на другую. Желание? С каких пор Баба-яга исполняет желания? Он хотел расспросить об этом Рен, но момент был неподходящий.
– Нет, Баба-яга. – Голос Рен звучал мягко и немного хрипло. – Я уверена.
Они оставили Крула на поляне Бабы-яги, пообещав вернуться за ним, когда все закончится. Вместе они начали взбираться по холму, пока маленькая хижина и фиолетовый луг не исчезли из вида.
Когда солнце опустилось ниже, они сделали привал. Отойдя на несколько шагов с прохладной тропинки, они оказались окружены розовыми горными вершинами. Живые горы задрожали, но их тропа осталась неизменной. Лукашу потребовалось мгновение, чтобы понять, что они, должно быть, достигли крайней точки неподвижных предгорий. Они с Рен остановились, чтобы отдохнуть на выступе скалы, и Лукаш обнял ее за плечи, любуясь видом.
Это было удивительно. Он был уверен, что больше никогда не будет так наслаждаться закатом. Под ними покрытые снегом горы раскачивались, как беспокойные волны. Семья горных козлов выбежала из нижней расщелины и начала подниматься наверх. Чем больше сгущались сумерки, тем выше вздымались скалы и козы прыгали с уступа на уступ. Шум был оглушительным, как гром среди летнего ливня, и откуда-то снизу раздавалось блеяние козлов. Внезапно Лукаш понял, что животные смеялись. Они играли.
– Здесь так красиво, – пробормотала Рен.
Лукаш посмотрел на нее сверху вниз: ветер растрепал ее волосы, и она откинула их назад. Человеческая одежда только подчеркивала ее необычную, магическую натуру. В этот момент Рен улыбнулась своей тихой, хитрой улыбкой, которая так редко касалась ее идеальных губ.
Он наклонился и поцеловал ее. Она провела рукой по его щеке и запустила пальцы в его черные волосы. Возможно, его должно было терзать чувство вины, ведь дорога к этому моменту была вымощена трагедиями. Но Волчий Лорд не чувствовал ничего подобного. Ему было все равно.
Он бы сделал все это снова, потому что она любила его.
– Мы должны идти, – сказала она, отстраняясь. – Солнце почти зашло.
Они продолжили идти по холмам, которые менялись вместе с сумерками, постепенно окрашиваясь в темно-фиолетовый цвет. Затем тропа провела их через узкий каменный проход: он был таким тесным, что им пришлось согнуться и идти по одному. Когда они наконец смогли распрямить спины – перед ними открылась долина Стеклянной горы.
Рен ахнула.
Последние лучи солнца блеснули на горных вершинах. На другом конце долины, за много километров от них, возвышалась гора из мерцающего стекла. Она была настолько высокой, что ее вершина исчезала за облаками. Стекло ловило все оттенки сумерек, переливаясь оранжевым, желтым, розовым и фиолетовым. Закат отражался от ее ограненных краев, как будто гора не хотела отпускать заходящее солнце.
– Боже мой, – пробормотал Лукаш.
Он не смотрел на гору. Он смотрел на то, что лежало перед ними.
Долина была усеяна доспехами. На золотых нагрудниках покоились тяжелые рукавицы. Горы кольчуг сверкали, как зеркала. Среди обломков лежали лошадиные шоры, широкие мечи, щиты, обугленные телеги со сломанными осями и потерянными колесами. Над полем развевались сотни знамен. Их цвета давно поблекли от солнца и дождя, но Лукаш все еще мог различить вышитые эмблемы: медведей, орлов, рысей и даже волчью голову Зала Смокуви.
Где-то там, под золотыми и пурпурными знаменами, лежали пустые доспехи отца Рен. Именно там затерялся меч, который когда-то носил его собственный отец. Там лежали кожаные жилеты и широкие мечи, черные мундиры и уздечки с рогами. Где-то там было похоронено все, что осталось от девяти братьев.
Лукаш пригладил волосы, убирая их с лица. Рен взяла его за руку. Он обнял девушку за плечо и притянул ее к себе.
Они сделали это. Они пришли к подножию Стеклянной горы.
В этот момент Лукаш увидел, как под ногами блеснуло что-то золотое.
44
– Что это? – спросила Рен, когда он внезапно наклонился к земле.
Лукаш выпрямился, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Он не решался заговорить.
– Лукаш, – повторила девушка. – Что это такое?
Позолоченная оправа с двумя осколками стекла.
У него внутри все онемело. Рен широко раскрыла глаза. Сердце Лукаша упало прямо к подножию горы, и он так резко качнулся, что Рен схватила его за руку.
Словно прочитав выражение его лица, она медленно обернулась.
Кто-то появился позади них, осторожно выглянув из-за розовых скал. Человек щурился, как будто ему было трудно рассмотреть их сквозь быстро сгущающиеся сумерки.
Он так изменился, что Лукаш мог бы его не узнать.
Его длинные черные волосы рассыпались по плечам, плавно переходя в такую же запутанную бороду. Лукашу показалось, что он стал ниже или, по крайней мере, худее. Очки больше не скрывали его изможденных, голодных глаз, обрамленных темными кругами. Это было лицо человека, который мечтал быть ученым, но все равно оставался Волчьим Лордом.
Лучший, самый умный, самый добрый из всех.
– Лукаш? – прошептал его брат.
Когда Лукаш нашел в себе силы заговорить, одно-единственное слово отозвалось в его теле ноющей болью:
– Францишек.
45
Кожмар очнулся.
