Через полчаса автомобиль грабителя, который даже не знал имени и отчества своей жертвы, был уже далеко от пожара.
* * *
Девятнадцатилетняя Наталья приехала к Олегу Иосифовичу Брусковицкому без пяти десять. Уже по дороге, когда таксист сворачивал в переулок, его лицо стало напряженным, и он резко вывернул руль, прижавшись к обочине. Мимо одна за другой, с ревом и воем сирен, промчались три пожарные машины, пугая редких прохожих сполохами синих мигалок.
– Пожар, что ли, где-то? – спросила девушка, закидывая ногу за ногу.
Лицо водителя вытянулось:
– Да, горит, наверное, где-то что-то.
За тремя пожарными машинами пронеслись автомобиль «скорой помощи» и две милицейские машины.
Когда Наташа на такси подъехала к повороту, ее лицо мгновенно сделалось белым, как только что выпавший снег.
– Е мое! – прошептала девушка и толкнула водителя в плечо. – Давайте, давайте отсюда, поехали в центр!
Такси с трудом развернулось в узком переулке и помчалось прочь. Девушка, сидевшая на переднем сиденье, несколько раз испуганно обернулась.
– Тебе туда надо было? – спросил таксист.
– Нет, нет, – соврала Наталья, – я передумала, примета плохая, – она тут же одернула юбку, спрятав под ткань свои соблазнительные округлые колени.
Им встретилось еще одно такси, сворачивавшее в переулок. В салоне, на заднем сиденье, тоже сидела девушка.
– Туда, что ли? – спросил у нее водитель.
– Да, туда. А что там, собственно, такое?
– Пожар, вроде, – поморщившись, произнес таксист, сбрасывая газ и переключая скорость. – Горит что-то, наверное, чей-то дом.
– Дом? – переспросила девушка.
– Да. Вон пламя как рвется в небо!
– Красиво как, – сказала блондинка, мечтательно глядя на свое отражение в зеркальце.
Ей очень нужны были деньги, и она уже придумала, на что их истратить.
Глава 2
Апрельский вечер выдался на удивление теплым, как в середине мая. Голубоватые сумерки окутывали город, прозрачные, дымчатые. Где-то в глубине двора, возле мусорных контейнеров, слышались исступленные вопли котов.
Даже лужи за день подсохли, а асфальт выглядел серым. Молодая трава казалась мягкой, как шерсть молодого пушистого животного. Вся природа была охвачена радостным возбуждением. Форточки в квартирах держали открытыми, из многих окон доносились звуки музыки, смех, веселые голоса. Весь город жил в предчувствии радостных весенних перемен.
В глубине двора, за кустами, на краю детской площадки, в небольшой беседке сидели двое мужчин. Перед ними на скамейке, выкрашенной голубой краской, лежала развернутая газета, а на газете стояли черная, со строгой этикеткой бутылка дорогого французского коньяка и два пластмассовых стаканчика, блестела фольга с разломанными плитками шоколада, а также пачка сигарет и зажигалка – вот и все атрибуты встречи.
Еще рядом с пожилым мужчиной в расстегнутом длинном пальто и в серой шляпе прямо на лавке, справа от него, покоился старый портфель, тощий и обшарпанный, как дряхлый, облезлый, но породистый пес. Портфель был изрядно потрепан судьбой и, судя по всему, был не намного младше своего хозяина.
Пожилой мужчина взял бутылку и наполнил стаканчики коньяком.
– Давненько мы с тобой не виделись, давненько вот так, непринужденно, не сиживали вместе. Ты извини меня, что встречаю запросто, без цветов и не очень торжественно.
– Да перестаньте, Федор Филиппович, – сказал второй собеседник, помоложе, лет сорока. Его глаза сузились, а на губах появилась улыбка. – Какая разница где и как, важен знак, важно внимание.
– Нет, ты мне голову не дури, все должно проходить чинно и красиво. Кстати, как малыш? Ты что-то молчишь, ничего не рассказываешь.
– Не спрашиваете, вот и молчу.
– А самому сказать гордость мешает?
– Угадали, не люблю хвалиться.
– Ну так как?
– Нормально. Ест, пьет, писает, какает.
– Грудь берет?
– А куда же он денется, конечно, берет.
– Ну, тогда все нормально. Наверное, ты и думать не думал, что в сорок лет станешь молодым отцом?
– Честно говоря, не думал, но хотел, – признался мужчина.
– Ну, давай выпьем за твою жену, за Ирину.
– Жаль, она сейчас вас не слышит.
– Ты же ей передашь?
– Да, Федор Филиппович.
Мужчины подняли небольшие пластиковые стаканчики, чокнулись. Счастливый отец сделал только один символический глоток, смакуя ароматный терпкий коньяк. А вот тот, что постарше, выпил до дна, поставил стаканчик на газету, разломал и без того маленький квадратик шоколада пополам – по диагонали, сунул в рот, пожевал и ухмыльнулся:
– Собачья у нас с тобой работа, не можем даже посидеть по-человечески. Все от кого-то прячемся, все опасаемся кого-то…
– Что поделаешь, Федор Филиппович, какая есть, сами выбирали…
– Никто из нас ее не выбирал.
– Можно подумать, вас силой тянули.
– А тебя?
– Честно говоря, получилось так, что жизнь сама нас с вами свела.
– Вот и я говорю, не мы ее', а она нас выбрала.
– Словно о женщине говорите, Федор Филиппович.
– Да уж, да, – беззлобно пробурчал пожилой, – тут ничего не попишешь, супротив не попрешь, по-другому себя вести не будешь.
– Моя Ирина, небось, тоже считает, что это она меня выбрала. Но я знаю точно, что сам ее высмотрел.
– Ну, и как назвали первенца?
– Можно подумать, что вы, Федор Филиппович, не догадываетесь. Можно подумать, что вы не знаете.
– А Ирина не против?
– Нет, не против, этот вопрос был решен с самого начала. Так что она была «за», обеими руками.
По двору, за кустами вдоль дома, сновали люди, въезжали и выезжали машины, у подъездов слышался смех, подростки гонялись за девчонками, играла на лавочках пара магнитофонов, одна девчонка танцевала.
Мужчины смотрели вокруг, и на душе у них было спокойно.
Взгляд сорокалетнего упал на развернутую газету.
Он небрежно ребром ладони сдвинул шоколад в сторону и посмотрел на портрет известного банкира.
– Помните его?
– Да, да… Видишь, улыбается, интервью дает… Я с твоего разрешения закурю, – сказал пожилой, вытряхнул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, затянулся.
На утомленном, морщинистом, бледном лице было написано блаженство, он прикрыл глаза от удовольствия.
