Я киваю, потому что не доверяю своему голосу. Я не опускаюсь обратно в кресло. Мне кажется, что стоять в данной ситуации более безопасно, чем сидеть. Со стороны гор прилетает порыв холодного ветра, который проникает под мантию и заставляет меня дрожать от холода, я вспомнаю об Айзеке, которого заперли в темнице.
Грей расстегивает свой камзол и снимает его, после чего протягивает мне.
Я моргаю в недоумении.
– Зачем это?
– Кажется, ты замерзла. Здесь так не заведено, чтобы мужчина предлагал даме свою куртку или камзол?
Я хмурюсь и расправляю плечи.
– Подобное поведение считается невежливым, потому что делает акцент на чужой слабости.
– Каким образом ощущение холода можно приравнять к проявлению слабости?
Я снова чувствую дуновение ветра на своей шее. Я не знаю, что мне делать. Если я надену его одежду на себя, то это будет чем-то очень интимным, чем-то, чего я делать явно не должна.
Я делаю вдох, отчаянно желая принять камзол Грея.
Он ждет, взвешивая мое молчание, после чего берет свой камзол двумя руками и расправляет его.
– Позволишь?
Я сглатываю, после чего киваю, а потом закрываю глаза, когда Грей накидывает мне на плечи свой камзол. Кожа и шелк все еще хранят тепло его тела. Я чувствую тяжесть нового предмета одежды на своей спине.
– Спасибо, – говорю я.
Пальцы Грея легко, словно перышко, касаются моего подбородка, приподнимая мое лицо вверх. Я делаю резкий вдох и распахиваю глаза.
– Ты вовсе не слабая, Лия Мара.
Я слегка улыбаюсь.
– Я едва не умерла, пока мы тащили того оленя.
– Я сейчас говорю не об олене, – Грей переводит дыхание. – Я говорю о том моменте в Глухой Лощине, когда ты должна была бежать в безопасное место, но вместо этого начала помогать раненым. Я говорю о том моменте, когда ты предложила мне политическое убежище, хотя могла бы во весь опор скакать домой и до рассвета преодолеть расстояние во многие километры. Я говорю о всем том, что ты делала, пока мы шли сюда, – Грей понижает голос, и его тон становится мягче. – Я говорю о том моменте, когда Айзек разодрал мне предплечье, и ты держала меня за руку.
Грей так неподвижен, что мне кажется, будто он всего лишь тень, всего лишь плод моего воображения. Если бы я не чувствовала тепло и тяжесть его камзола на плечах и не видела неяркий блеск его глаз, я бы не поверила, что все это происходит на самом деле. Я остро ощущаю не только свое, но и его дыхание.
Со стороны двери доносятся звуки музыки и разрывают наш кокон тишины.
– Ты снова пьян? – шепотом спрашиваю я.
Он смеется, и это такая большая редкость, что мое сердце пропускает удар.
– Очень даже трезв, уверяю тебя.
Я сглатываю.
– Тебе лучше быть там, – говорю я. – Тебе лучше быть с Ноллой Верин.
Он не двигается с места.
– Почему ты сбежала с приема?
– Я не сбежала. В моем присутствии просто нет необходимости.
Грей сводит брови.
– С тех самых пор, как мы оказались здесь, ты все время избегаешь меня. Я не понимаю почему.
– Моя сестра.
– Это вовсе не касается твоей сестры, – резко обрывает меня Грей.
– Еще как касается, – настаиваю я. – Ты разве не понимаешь? Она теперь официально наследница престола. Любимая дочь. Ты спрашиваешь, почему я сбежала так, как будто мне вообще есть там место. Мои цели идут вразрез с их целями. Что я могу им дать, когда я такая бесполезная? – я развожу руками в стороны и поворачиваюсь, показывая на широкое пустое пространство вокруг нас. – Я одна на этой веранде, потому что у меня ничего нет. Ничего! У меня нет ни трона, ни короны, ни страны, ни.
Я беззвучно ахаю, когда Грей хватает меня за талию, заставляя замереть на месте. Я чувствую на себе его сильные уверенные руки. Голос Грея звучит очень низко, когда он говорит:
– Никогда не смей называть себя бесполезной.
Я дышу так тяжело, что, возможно, сейчас расплачусь, или рассмеюсь, или распадусь на миллион частичек, которые улетят прочь с очередным порывом ветра.
– Знаешь, – тихо говорит Грей, – когда тот солдат прижимал нож к твоему горлу, я бы запросто мог снести ему голову.
Его бессердечные, практичные слова противоречат мягкости его голоса. Холодная тьма, блестящая в его глазах, намекает на то, во что Грей может превратиться при необходимости. Меня пронизывает дрожь.
– В этом не было необходимости.
– Тебе не надо было, чтобы я тебя спасал, – говорит он. – И твои слова остановили мою руку.
– Мои слова?
– Ты сказала, что не каждая проблема должна решаться при помощи меча. Я размышлял над этими словами очень долго, – поясняет Грей, – потому что ты заставила меня осознать, что я больше не оружие в чужих руках.
Мою грудь сдавливают эмоции, но близость Грея и его тепло помогают мне дышать.
– Ты не оружие, Грей.
– Я могу им быть, – он поднимает к моему лицу руку, которая прежде лежала у меня на талии, и убирает локон волос от моей щеки. – Но ты намного опаснее меня.
Я едва могу думать, пока его пальцы соскальзывают вниз, очерчивая линию моего лица.
– Ах да, ведь самый опасный человек на светском ужине – это девушка, которая сидит в одиночестве с книжкой.
Грей не улыбается.
– Ты себя недооцениваешь. Твоя сестра, кажется, намерена быть настолько безжалостной, насколько это возможно, чтобы угодить вашей матери, я уверен. И хотя безжалостность имеет место быть, я считаю, что та сила, которой обладаешь ты, поможет завоевать куда большую преданность. Именно это и делает тебя опасной. Ты опасна не потому, что готова размахивать мечом и брать все под контроль, а потому что можешь тихо сидеть в этом кресле в темноте со своей книгой, – уголок его рта приподнимается в улыбке, – ты знаешь лучший способ достижения цели.
Я заливаюсь краской.
– Нет, Грей, я сижу здесь с книгой, потому что.
Он наклоняется и касается своими губами моих так легко, будто на моих губах остается прикосновение крыльев бабочки. Этот короткий поцелуй едва ли можно считать поцелуем, но от этого небольшого прикосновения внутри меня разгорается огонь, и из головы исчезают все мысли. Мы просто стоим друг против друга, дышим одним воздухом.
Пальцы Грея замирают на моей щеке, и его большой палец оказывается рядом с моей нижней губой.
– Прости, – начинает он. – Ты уже меня останавливала раньше, и.
Я яростно мотаю головой из стороны в сторону.
– Мне не следовало тебя останавливать.
