Валерий Николаевич сказал секретарше, что его нет ни для кого, кроме директора департамента, и для пущей надежности запер изнутри дверь кабинета, а то некоторые сотрудники имели привычку вламываться к главному врачу, не спросив дозволения. Умыв лицо холодной водой, он подумал о том, что теперь будет можно снова отпустить бороду (вряд ли дальше придется работать в ковидной больнице) и от этой мысли на душе малость полегчало. Вообще-то Валерий Николаевич нравился самому себе всегда, но с бородой нравился больше, чем без нее.
— Мы еще посражаемся, команданте! — сказал Валерий Николаевич своему отражению в зеркале. Патриа о муэрте! Венсеремос!
Валерий Николаевич окончил испанскую спецшколу имени Пабло Неруды и очень уважал Эрнесто Че Гевару, человека, который всегда делал то, что считал нужным, не спрашивая ни у кого позволения. Опять же — коллега, врач.
Далее Валерий Николаевич провел сеанс аутопсихотерапии. Достал из холодильника запотевшую от холода бутылку водки, нежно-розовое, с прожилками сало, банку с солеными огурцами и черный хлеб. Минутой позже на рабочем столе была накрыта аккуратная «поляна». Из крепких напитков Валерий Николаевич пил только водку, справедливо считая, что ректификаты наносят меньше вреда здоровью, нежели дистилляты. Закуску предпочитал простецкую, без новомодных вывертов. Народ — не дурак. Если на протяжении нескольких столетий народ создает закусочный канон, то в этом каноне окажется самое наилучшее, самое подходящее к водке. А ветчинными рулетиками с рукколой или креветками пускай хипстеры гламурные закусывают, которые водку двадцатимиллилитровыми шотами пьют.
Валерий Николаевич хипстером не был и водку пил по-народному — стограммовыми порциями, а иногда и целыми стаканами. Опрокинешь — и благодать! Сейчас душа требовала стакана, одного-единственного, потому что большего на работе позволять себе было нельзя.
— Венсеремос! — повторил Валерий Николаевич перед тем, как выпить.
Можно ли представить тост лучше, чем «Мы победим!»? Вряд ли.
В то же самое время в «тайной комнате» — небольшом помещении на последнем этаже административного корпуса, предназначенном для курения, шло совещание заговорщиков. Где же еще плести козни с интригами, как не в тайной комнате?
Заговорщиков было двое. Они сидели рядышком на диване и, несмотря на отсутствие других курильщиков, говорили негромко, почти шепотом.
— Расслабляться рано, Сережа, — втолковывала Яковлеву Ольга Никитична. — Ты не забывай, что этот скандал тенью и на меня ложится, я же начмед. Уволить не уволят, крайним Валеру назначили, но могут и не повысить. Бутко сейчас тоже ведь сложа руки не сидит…
— Ну, он же работает у нас без году неделя, Оль, — скривился Яковлев. — Кто его назначит?
— Не забывай, что у него брат в министерстве, — строгим голосом напомнила Ольга Никитична. — И еще не забывай, что он — заместитель главного врача по аэр, а анестезиологам-реаниматологам сейчас кругом зеленый свет, время такое. Оглянись по сторонам, начиная с Коммунарки, и посчитай, сколько их среди главврачей и начмедов.
— Ну…
— Гну! Ты Сережа верный, надежный и милый, но ужасно тупой! — Ольга Никитична рассердилась не на шутку. — Не обижайся на правду, пожалуйста. Ты же знаешь, как я тебя люблю и ценю. Но ты фишку не рубишь, совсем от слова «ничуть». Когда в больнице происходит такое, то в карьерном смысле лучше быть недавно пришедшим замом. Новый человек не при чем, понимаешь? Те, кто будут тянуть Бутко, станут напирать на то, что он — человек новый, ко всему этому бардаку не причастный, ни в чем не замазанный, ни с кем не завязанный, другим миром мазаный.
— Пожалуй, можно и так сказать, — согласился Яковлев. — Но ведь у нас же есть еще один козырь…
— Козырь есть, только им сыграть нужно правильно. Нам крупно повезло, что комиссию возглавил Пульхитудов. Он приятель Стаховича, уже одно это много значит.
— Может, его и не случайно назначили.
— Скорее всего — неслучайно. Стахович настолько ненавидит Данилова, что вполне мог постараться, чтобы в комиссии оказались нужные ему люди. Детский сад, конечно, «ай-яй-яй, он меня обидел, накажите его», но нам этот детский сад на руку. Но Пульхитудова надо переключить с Данилова на Бутко. Надо объяснить, что Бутко станет выгораживать Данилова на всех уровнях, потому что Данилов — его ставленник и вообще темная лошадка, но со связями. В Севастополе сожрал директора департамента и сел на ее место, а там такая акула была, которой палец в рот не клади. Но про акулу и связи не надо, а то напугаешь, говори только про то, что Данилов — человек Бутко. И начинай с того, что Бутко вынудил уволиться бывшего заведующего отделением, хорошего специалиста, проработавшего в нашей больнице много лет. Объясни, что причина была личной — Бутко спутался с Богуславской, которая раньше была любовницей Симирулина, и на этой почве у них начались стычки. Толкового заведующего выжил, привел не поймешь кого, временщика бестолкового, и вообще развалил всю больничную реаниматологическую службу. Дополнительную информацию по этому развалу может дать Домашевич…
— А ему ты что обещала? — ревниво спросил Яковлев.
— Ну что я ему могла обещать? — ласково-укоризненно спросила Ольга Никитична. — Конечно же должность зама по аэр. Он ее давно вожделеет. Короче говоря, Сережа, ты должен внушить Пульхитудову, что за Бутко Данилов как за каменной стеной и потому валить нужно обоих.
— Ты бы лучше сама это сделала, Оль, — Яковлев щелчком выбросил окурок в открытое окно и тут же нарвался на недоуменный взгляд собеседницы — что за быдлачество, пепельница же рядом стоит. — У тебя язык лучше подвешен.
— И не только язык, — уточнила Ольга Никитична, демонстративно гася свой окурок в пепельнице. — Но я не могу, и я тебе об этом уже говорила. Я — лицо заинтересованное, первый кандидат на должность главного врача. Мои слова Пульхитудов станет пропускать через частое сито, а тебе поверит целиком и полностью, потому что у тебя прямого интереса не прослеживается и конфликта с Бутко и Даниловым не было. Ты — идеальный кандидат для слива информации.
Она запустила левую руку Яковлеву в волосы, взъерошила их и сказала:
— Таким ты мне нравишься больше, а то уж больно серьезный. Ты расслабься, Сережа, веди себя естественно и ничего не бойся. Чего тебе бояться? Ты просто хочешь, чтобы в больнице, где ты работаешь, был бы порядок. Это естественное человеческое желание и Пульхитудов тебя поймет.
— А ты меня не обманешь? — спросил Яковлев, пристально глядя в глаза Ольге Никитичны.
— Сережа! — Ольга Никитична вздохнула, показывая, как ей надоело в сотый раз повторять одно и то же. — Ну зачем мне тебя обманывать? Я же только на тебя и могу положиться в этом ср…ом гадюшнике. Ты меня знаешь, как облупленную, и даже голой много раз видел…
— Я бы и сейчас не отказался увидеть, — Яковлев положил руку на колено Ольги Никитичны. — Ты же знаешь, Оль, как я тебя люблю.
— Вот если бы я собиралась тебя обмануть, — Ольга Никитична вернула руку Яковлева обратно на диван, — то с огромным удовольствием закрутила бы с тобой роман. Скажу честно — лучшего мужика, чем ты, Сережа, в моей жизни не было. Но я не собираюсь тебя обманывать и потому не могу с тобой спать. Амуры — помеха совместной работе, а уж амуры между главврачом и начмедом вообще за гранью разумно-допустимого. Но у тебя, Сережа, есть выбор — или мое сладкое тело, или моя нынешняя должность. Тебе чего больше хочется?
