— Как-то тревожно в больнице стало в последнее время, — сказал Данилов Деруну после утреннего обхода пациентов. — Что ни день, то новый шухер.
Над сестринским постом висело объявление: «Прикроватные тумбочки подлежат трехкратной проверке — в 9-00, 15–00 и 19–00. Проверку проводят постовые медсестры». Разумеется, выполнять это распоряжение никто не собирался.
— Ничего удивительного, — ответил Дерун. — Когда-нибудь все должно было посыпаться, ведь Тронов подбирал руководителей не по деловым качествам, а по лояльности. У нас же такой культ личности был, мама не горюй. Заведующие больше не о порядке в отделении думали, а о том, как половчее подлизаться к главному. До смешного доходило — наденет главный новый галстук, так все наперебой восхищаются — ах-ах-ах, как он вам идет! На праздники и в день рождения замы, завы и старшие сестры, а также ведущие сотрудники кафедр приходили с поздравлениями и подарками, а секретарша Катерина отмечала в списке всех явившихся. Короче говоря, тот еще был бардак, а с переводом на «корону» он усилился. И то, что Никитична носится по больнице и на всех орет, порядка не добавит. Кстати, вы обратили внимание на то, что нам она про трубочки ни слова не сказала?
— Конечно же обратил, — усмехнулся Данилов. — У меня на фоне истории с моим смещением самооценка выросла невероятно. Это же надо, сколько труда было приложено для того, чтобы меня снять! И ведь дело еще не закончилось — департаментская комиссия не сказала последнего слова. И наказания за свои грехи я не получил, а уж за несоблюдение правил учета наркотических средств выговор я обязательно должен получить.
— Дело закончилось, — возразил Дерун. — Раз Тронова сняли, значит закончилось. Это просто до нас с вами выводов не довели. И Пульхитудов больше в больнице не появляется, насколько мне известно. Что же касается выговора, то Никитичне сейчас не до этого. Она усердно руководящее старание имитирует и, к тому же, персонально против вас ничего не имеет. Кстати, вчера мне Стахович звонил. Давление у него стабилизировалось, но теперь мучает остеохондроз, так что он продолжает болеть.
«Еще бы Пак на больничный села», подумал Данилов, но тут же оборвал себя — нехорошо такого желать, вдруг еще сбудется. С момента «разжалования» Пак стала выступать в роли утешительницы. При каждом удобном моменте, пусть, даже, и в реанимационном зале, начинала вещать, что она хорошо понимает, как больно быть без вины виноватым. Сладкие участливые речи сопровождались поглаживаниями по руке или по плечу — теперь Данилов уже не был заведующим, так что фамильярностей стесняться не приходилось. И всякий раз речи завершались одной и той же фразой: «Если бы я была вашей женой, вы бы не ходили такой грустный». «Господи! — хотелось ответить на это. — Кругом столько холостых мужиков, взять хотя бы Гаджиарсланова или Бутко. Что же ты на женатых время тратишь? Очаруй лучше зама по аэр, это же такой завидный жених!». Но Данилов деликатно помалкивал, хотя иногда Пак явно перегибала палку. В ординаторской вдруг взяла и уселась к нему на колени, хорошо еще, что без свидетелей, а то бы слухи пошли. Слухов, как таковых, Данилов не боялся, но ему не хотелось, чтобы они дошли до жены. Елена женщина здравомыслящая, не страдающая маниакальной ревностью, но если ей нажжужат в уши про то, как у ее мужа на коленях знойные красавицы сидят, да еще и за шею его обнимают… Опять же, были в анамнезе прецеденты.
Холодная отстраненность Данилова, временами переходившая в резкость, на Пак не действовала. Она воспринимала ее как проявление душевных мук и снова заводила свое любимое: «если бы я была вашей женой…». Данилов уже склонялся к тому, чтобы попросить развести их по разным сменам, но было как-то неловко озадачивать Деруна перекраиванием графика по столь пустяковому поводу. У заведующего отделением и без этого дел выше крыши, уж Данилову-то это было прекрасно известно.
В последнее дежурство к обычному сочувственному репертуару Пак добавилось ободряющее «вот увидите, все будет хорошо». Говорились эти слова весьма многозначительным тоном. «Да у меня и сейчас все неплохо», отшучивался Данилов. Пак отвечала вздохом, за который ее смело можно было бы брать в труппу Малого театра. В ней вообще пропала если не великая, то, во всяком случае, хорошая актриса. Амплуа кокет с последующим переходом в грандам.
На дежурствах донимала Пак, а дома не давала покоя жена, потому что Данилов все тянул с визитом в офис Алексея Максимовича. То отсыпался, то чинил расшатавшийся шкаф в комнате дочери, то еще придумывал какой-то предлог для того, чтобы отложить подписание договора. Как-то не лежала душа начинать тяжбу со Стаховичем и его замечательной командой. Опять же, гражданские иски во время карантина не рассматривались — чего, спрашивается, торопиться? Елене это не нравилось, она подозревала, что муж хочет «продинамить» подачу иска и каждый вечер требовала от него позвонить адвокату и договориться о встрече. Добрый Алексей Максимович был готов и на дом приехать, лишь бы сдвинуть дело с мертвой точки.
— Успеется, — односложно отвечал Данилов.
— Знаю я твое «успеется»! — сердилась Елена. — Это синоним слова «никогда».
Жена в последнее время стала раздражительной, потому что сильно уставала на работе. Помимо прочего-разного, она отвечала за своевременность доездов скоропомощных бригад. В обычной жизни время доезда не должно было превышать двадцати минут, и москвичи хорошо это усвоили. Пандемия внесла свои коррективы, особенно в работу инфекционных бригад, имевших дело с ковидными больными. Во-первых, после каждого вызова нужно проходить санобработку машины и ждать некоторое время, пока внутри все высохнет. Во-вторых, у инфекционных бригад сильно добавилось бумажной работы. Помимо заполнения карты вызова приходилось заполнять еще кучу бумаг, начиная с добровольное согласия на амбулаторное лечение для тех, кто оставался дома, и выписывания постановлений всем контактным, проживающим вместе с ковидным больным. Хорошо, если контактных — один или два, но в квартирах, сдающихся покомнатно, их может быть полтора десятка. И дозваниваться до отдела госпитализации приходится подолгу, потому что там перегрузка плюс много заболевших сотрудников. Будут при таких раскладах опоздания? Разумеется — будут!
Обычные, неинфекционные бригады, тоже опаздывают, потому что их мало (часть же в инфекционные пришлось перепрофилировать), а вызовов много. Но люди-то помнят, что «скорая» должна приезжать не позже, чем через двадцать минут, и пишут жалобы в случае превышения срока ожидания. А каждая жалоба требует разбирательства… Но жалобы — еще не самое страшное. Гораздо хуже, когда разъяренные родственники, а то и те, к кому был сделан вызов, нападают на членов бригады. А иногда бывает и хуже — перевернут скоропомощной автомобиль вместе с заперевшейся в нем бригадой и пытаются поджечь. Все случаи нападения Елена брала на особый контроль и следила за тем, чтобы виновные обязательно были бы наказаны. Это тоже стоило нервов, причем немалых.
— Вот лучше бы я сейчас ездила на вызовы, чем заместительствовать, — говорила Елена.
Данилов сочувственно кивал — да, лучше бы, но в глубине души понимал, что жене, в отличие от него самого, административная работа нравится. Просто бывают иногда в жизни трудные моменты, когда хочется бросить все и вернуться к тому, с чего начинал. Или, хотя бы, помечтать об этом.
