10 марта «Рамзай» сообщал: «Новый германский ВАТ получил от прежнего атташе письмо, описывающее резко антисоветские тенденции среди высшего немецкого офицерства и кругов Гиммлера. Новый германский ВАТ считает, что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза…»
Речь шла о письме полковника Матцки (Мацке) сменившему его полковнику Кречмеру.
На ужесточение позиции Гитлера по отношению к СССР повлияли югославские события. 25 марта 1941 югославский премьер Цветкович подписал венский протокол о присоединении его страны к Тройственному пакту, что, однако, вызвало бурный протест населения. В ночь на 27 марта группа офицеров во главе с командующим югославскими ВВС генералом Симовичем совершила государственный переворот, свергнув князя-регента Павла. Это вызвало болезненную реакцию в Берлине, хотя новое правительство Югославии не денонсировало протокол о присоединении к Тройственному пакту.
В тот же день Гитлер подписал ОКВ № 25 о подготовке операции по захвату Югославии — одновременно с вторжением в Грецию. Директива предусматривала «уничтожение Югославии как военной и политической силы».
В докладе о заседании в штабе оперативного руководства вооруженными силами от 27 марта говорится: «Фюрер дает оценку ситуации в Югославии после государственного переворота… Фюрер… указывает на необходимость подготовки к военному разгрому Югославии с целью уничтожения ее как государства… В связи с этим осуществление плана Барбаросса должно быть отсрочено не менее чем на четыре недели (выделено мной. — М.А.)…»
[395].
В конце марта Гитлер впервые заговорил о политико-идеологическом характере войны против СССР. Гальдер в своем дневнике записал: «30 марта 1941 г. Большое совещание у фюрера. Почти 2,5-часовая речь следующего содержания.
…Роль и возможности России: обоснование необходимости [военного] разрешения русской проблемы. Только при условии окончательного и полного решения всех сухопутных проблем мы сможем выполнить стоящие перед нами задачи (в отношении техники и, личного состава) в воздухе и на море в течение ближайших двух лет.
Наши задачи в отношении России — разгромить ее вооруженные силы, уничтожить государство.
Борьба двух идеологий: уничтожающий приговор большевизму не означает социального преступления. Огромная опасность коммунизма для будущего. Мы должны исходить из принципа солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность. Мы ведем войну не для того, чтобы законсервировать своего противника.
Будущая картина политической карты России: Северная Россия отойдет к Финляндии; протектораты в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии. Борьба против России: уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции.
Новые государства должны быть социалистическими государствами, но без собственной интеллигенции. Не следует допускать, чтобы у них образовалась новая интеллигенция. Здесь будет достаточно лишь примитивной социалистической интеллигенции. Следует вести борьбу против яда деморализации. Это далеко не военно-судебный вопрос.
Командиры частей и подразделений должны знать цели войны. Они обязаны руководить этой борьбой. Войска должны защищаться теми же средствами, какими на них нападают. Комиссары и лица, принадлежащие к ГПУ, являются преступниками, и с ними следует поступать как с преступниками. Поэтому командиры должны прочно держать в руках свои войска. Командир обязан отдавать свои приказы, учитывая настроения войск.
Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость — благо для будущего. Командиры должны пожертвовать многим, чтобы преодолеть свои колебания»
[396].
3 апреля появляются Указания начальника штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Кейтеля, подтверждающее заявление Гитлера от 27 марта: «1. Время начала операции “Барбаросса” вследствие проведения операций на Балканах откладывается, по меньшей мере, на четыре недели (выделено мной. — М.А.).
2. Несмотря на перенос срока, приготовления и впредь должны маскироваться всеми возможными средствами и преподноситься войскам под видом мер прикрытия тыла со стороны России. Все мероприятия, которые связаны непосредственно с наступлением, должны быть отодвинуты, насколько это будет возможно, на более поздний срок…»
[397].
Из показаний генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса на Нюрнбергском процессе: «Начало войны было приурочено к тому времени, которое являлось бы наиболее подходящим для продвижения больших войсковых частей на территории России. Возможности такого продвижения ожидались в середине мая. И соответственно этому были предприняты все приготовления. Этот план был изменен, так как Гитлер в конце марта решился в связи с изменившимся положением в Югославии напасть на Югославию. 8 апреля 1941 г. был установлен новый срок (здесь Паулюс путает даты, что документально подтверждено. — М.А.)… В результате своего решения напасть на Югославию Гитлер изменил сроки выступления. Выступление должно было быть отсрочено примерно на пять недель, то есть оно намечалось на вторую половину июня (выделено мной. — М.А.). И, действительно, нападение на СССР состоялось во второй половине, а именно 22 июня 1941 г.»
[398].
Следует обратить внимание на фразу Паулюса о начале выступления: «оно намечалось на вторую половину июня…». Срок вторжения в Советский Союз — вторая половина июня — также присутствовала в донесениях разведчиков. И это была отнюдь не дезинформация.
На советско-югославских переговорах, начавшихся 3 апреля в Москве, югославская сторона предложила свой проект договора о дружбе и союзе, дав согласие на ввод советских войск. Оценивая ситуацию в Югославии, советский НКИД полагал, что югославское руководство «серьезно готовится дать отпор немецким притязаниям, не останавливается даже перед войной для защиты своей независимости». Поэтому «политическая поддержка Югославии со стороны СССР в ее борьбе за сохранение своей государственной независимости соответствовала бы нашим государственным интересам. Разумеется, тот или иной соответствующий шаг с нашей стороны не явится абсолютной гарантией того, что Югославия не подвергнется нападению со стороны держав “оси”, но сам факт нашей поддержки будет иметь огромное политическое значение для Югославии и в то же время в серьезной степени укрепит наши позиции на Балканах»
[399].
