в) Иногда во время сеанса приходили люди, и мне приходилось прерывать работу.
г) Другой важной причиной являлось то, что передатчик Висбадена был очень плохо отрегулирован. Я не мог понимать его ответов, поэтому часто не знал, приняли ли мою телеграмму или нет…
д) Иногда атмосферные условия были настолько плохи, что я не мог передать даже одного слова. В таких случаях я сам прекращал работу…
Метод работы в Китае был очень прост. У меня не было специального кода. Позывные я не менял часто, в Китае было работать не так опасно, как в других местах. Для взаимопонимания мы использовали код радиолюбителя или какой-нибудь из коммерческих кодов. Если мне нужно было вызвать Висбаден на другой день, я просто сообщал pse tmw, время было по Гринвичу gmt. Мы узнавали друг друга быстро, иногда нам не нужно было давать позывные, так как мы хорошо знали руку друг друга и звук радиопередатчика. По моему мнению, нет смысла часто менять позывные, так как рука и звук передатчика остаются прежними. Даже перемена волны не очень важна, так как любая станция ее легко обнаружит. Лучше всего менять время, предварительно не оповещая об этом Висбаден. Но еще важнее менять постоянно место работы, как мне позволяет сказать мой опыт. В Японии в течение 6 лет японская полиция перехватывала мои передачи много раз, но была не в состоянии найти мою станцию, так как я постоянно менял место работы. Первое время я имел обыкновение оповещать Висбаден о времени следующего сеанса, для этого у меня был код, который я получил от Гурвича перед отъездом из Москвы».
Как выяснилось во время следствия после провала резидентуры, за 6 лет работы рации «Фрица» японцы перехватили 40–50 радиограмм, но расшифровать их до ареста Клаузена не смогли.
Клаузен постоянно менял квартиры. Смена производилась вне какой-либо очередности и системы: иногда работа велась 2–3 раза подряд из одного дома, затем 1 раз — из другого и 3 раза — из третьего и т. п.
Радиоаппаратура (приемник и передатчик) каждый раз доставлялась на место в чемоданчике.
Чемодан необходимо было переносить скрытно, так как систематическое, в течение ряда лет, появление Клаузена на улицах с чемоданом не могло остаться незамеченным и неизбежно привлекло бы внимание. Иногда Макс сам привозил чемодан на квартиру, но нередко договаривался с Вукеличем или «Эдит» о встрече в удобном месте, где он передавал им аппаратуру, и Клаузен уже приходил к ним без чемодана.
Окончив сеанс, он уходил не домой, а куда-либо в другое место, не беря с собой ничего, а Вукелич или «Эдит» относили чемодан к нему.
О том, как Клаузен посещал конспиративные квартиры, он рассказывал так: «Я посещал эти дома следующим образом: когда мне надо было работать в доме Жиголо или Эдит, я никогда не шел туда прямо от себя. Я ехал на машине или в немецкий клуб, или в какую-нибудь гостиницу. Машину оставлял около этого места, а поблизости брал такси и ехал на место работы. Я никогда не забывал, что должен держаться свободно и не боялся показывать шоферу такси, что я еду в дом Жиголо. Но если бы я сошел, не доезжая до дома, и пошел бы дальше пешком, это могло бы показаться ему подозрительным».
Деятельное участие в транспортировке аппаратуры с одной квартиры на другую, особенно в последние годы существования резидентуры, принимала жена Клаузена Анна, проявившая заметную изобретательность.
В 1946 году она рассказывала: «В последние годы МАКС был болен. Когда он работал на квартирах наших товарищей, то аппарат приходилось переносить мне. Иногда у МАКСА были сердечные припадки, чего мы всего больше опасались в нашей работе. Поэтому остерегался переносить аппарат по улице сам. Мне же было удобно. Части мы складывали в маленькие чемоданчики, а чемоданчики завертывали в фуросики (японский шелковый платок для свертков) вместе с маленькой корзинкой с фруктами сверху или другими предметами мелкого обихода. Я часто ходила с такими узелками вообще, так что такая ноша в моих руках никогда не вызывала подозрений. Для целей маскировки я завела кур, которыми любовались полицейские, у которых я спрашивала, где можно найти для них корм. Было и так, что однажды я встретилась с таким драгоценным узелком с полицейским в не совсем подходящем мне районе. Я ему сказала, что купила корм для кур, который у меня действительно был поверх чемоданчика. Наши чемоданы я часто возила в Тикадзаки (Тигасаки. — М.А.) на поезде, в авто, на трамвае и никогда не вызывала ни малейшего подозрения. Я придерживалась такого закона: держаться проще, свободнее и открыто, не прячась от людей. Когда я иду бывало с чемоданчиком, то зайду в одну лавочку, в другую, что-нибудь куплю из продуктов, поставлю чемоданчик на пол, а что купила, положу сверху и прохожу мимо полицейских, а то и подойду спросить их что-либо. Я же знала, что полицейские ищут тех, кто прячется больше, чем надо».
Во время работы Клаузена Анна, Вукелич или «Гертруда» вели скрытное наблюдение из окна за подходами к дому с целью предупредить какое-либо неожиданное и нежелательное посещение. «Всегда, когда я работал, — отмечал Клаузен, — моя жена сидела у окна и смотрела из-за занавески, не идет ли кто-нибудь. В доме БРАНКО наблюдал БРАНКО. У ГУСТАВА следила его жена. Слуг мы держали только на половину дня, так как я обычно работал после полудня и вечером. Когда я выезжал с рацией к ГУСТАВУ или БРАНКО, я никогда не ехал туда прямо, а менял такси по пути. Иногда заезжал в универмаг или немецкий клуб и пр.
Но главное — у меня была хорошая легализация. Несколько раз переодетый полицейский заходил к нам в дом, чтобы узнать, чем я занимаюсь. Свой передатчик после работы я разбирал на части. За полчаса до начала работы я собирал его. Антенны у меня были комнатные».
Анна время от времени выходила во двор и на улицу, якобы чтобы погулять с собакой. «Если Фриц (Анна знала псевдоним мужа. — М.А.) должен был выполнять свою работу днем, — отмечала Анна, — то я заранее уже подготовляла повод, чтобы послать прислугу куда-нибудь подальше. Когда Фриц работал, я охраняла его так, что он мог спокойно работать. Я наблюдала из окна и время от времени выходила как будто гулять с собакой. Таким путем я осматривала все подозрительные места, где могли бы укрыться полицейские. Однажды было так: во время работы Фрица пришел полицейский. Наша квартира имела три выхода: через один я прошла в сад, откуда вышла к посетителю, поговорила с ним и пошла открывать другую дверь: Фриц за это время успел спрятать аппарат. Собака для меня была необходима. Я имела предлог часто выходить с ней, гулять около дома в любой час днем и ночью и осматривать все, что нужно. Я заходила в заднюю улочку, где стоят мусорные ящики (а они мне были часто нужны, когда Фриц, исправляя аппарат, должен был выбрасывать мелкие части)». Клаузен особо ценил роль Анны в обеспечении его работы: «Мы часто слышим о храбрости советской женщины во время войны. Но она несравнима с тем, что сделала моя жена. Девять лет без перерыва она должна была охранять мою работу, быть готовой каждый час, каждую минуту ко всяким неожиданностям».
Клаузен пришел даже к категорическому заключению: «Необходимо, чтобы с радистом была всегда его жена».
Каждого члена резидентуры преследовала опасность обнаружения компрометирующего материала, в том числе в ходе случайной проверки на улице или на дому. В этом Клаузен, пожалуй, был самым уязвимым. От него требовалась большая собранность и внимательность. По его словам, у него было несколько опасных эпизодов. Один из них произошел осенью 1937 г.: «Я, как обычно, взял такси по соседству, чтобы отправиться на радиосеанс с Москвой и, прибыв к дому Вукелича где-то около двух или трех часов дня, обнаружил, что исчез большой черный бумажник, который я положил в левый карман брюк. Я пулей вылетел обратно на улицу, однако такси уже исчезло, в бумажнике находились 230 иен в японской валюте, мое водительское удостоверение с фотографией, а также написанный Зорге по-английски финансовый отчет, который мы должны были отправить в Москву. Его нужно было сфотографировать в доме Вукелича. Все остальные зашифрованные сообщения, к счастью, были тщательно упрятаны в моей старой черной сумке. Я, должно быть, забыл бумажник в машине, поскольку был уверен, что доставал и открывал его. Конечно, я не помнил номера этой машины. Я не знал, что мне делать, и потому сказал Вукеличу, что потерял бумажник и большую сумму денег, и попросил совета. Он был болтлив по натуре, и я боялся, что он расскажет Зорге о финансовом отчете, а потому не сказал ему о нем. На следующий день я набрался дерзости и сообщил о моей пропаже в департамент потерь и находок при городской полиции. Я сказал, что потерял некоторую сумму в японской валюте, мои водительские права и пачку бумаг, написанных по-английски. Бумажник так и не нашли, и в течение нескольких дней я пребывал в состоянии постоянного беспокойства»
[429].
