Вот что вспоминала Анна: «В последние месяцы 1940 г. работать МАКСУ было трудно, особенно, когда он вынужден был лежать три месяца в постели со льдом. Врач велел ему лежать только на спине. Однако работать было нужно. Мы устроили тогда тонкую парту из досок через всю кровать. Я приготавливала аппарат и устанавливала его над грудью МАКСА так, чтобы он мог держать ключ. Работа иногда продолжалась несколько часов. В промежутках я бегала за льдом и меняла его. Когда сеанс заканчивался, я разбирала аппарат и прятала. После такой работы МАКСУ всегда становилось хуже. Врач приходил каждый день и удивлялся скачкам в болезни МАКСА. Он предлагал нам взять постоянную сестру-сиделку на дом, так как он думал, что МАКС не лежит спокойно. МАКС сопротивлялся этому, говоря, что он спокоен только тогда, когда рядом с ним его жена. Когда МАКС стал поправляться, он стал иногда опять работать у БРАНКО».
Шифр первоначально был сообщен только Зорге, и он лично занимался шифровкой материалов. В апреле 1936 г. «Рамзай», оправданно ссылаясь на чрезмерную занятость, запросил разрешения Центра обучить «Фрица» шифру и поручить ему обработку документов. Центр ответил отказом, считая, что в привлечении Клаузена к шифровальной работе «нет необходимости». Однако с 1937 г. шифровка телеграмм в резидентуре все же была передана Клаузену, «по разрешению Центра». Судя по упомянутому отчету Клаузена, с этого времени шифровкой занимался почти исключительно он, и лишь иногда Зорге.
Качество шифровки вызывало нарекания Центра, который даже сделал запрос, кто привлекался к работе. Мемо из радиограммы Зорге от 2 октября 1937 г.: «Указывает, что шифр известен только ему и Фрицу. В течение последних 9-ти мес. работает на шифре только Фриц. Протестует против подозрений о передаче шифра какому-то третьему лицу.
Справка: Последнее является ответом на запрос т. Озолина, так как присланные последние телеграммы были зашифрованы с большими ошибками».
Как правило, Зорге передавал Клаузену материалы, отпечатанные на машинке, а тот их шифровал. Шифровка 500 групп занимала 3–4 часа.
Для шифрования использовалась книга «Немецкий статистический ежегодник». Судя по тому, что эта книга имелась в 3-х экземплярах — в домах самого Клаузена, Зорге и Вукелича, — можно заключить, что «Фриц» занимался шифрованием не только у себя дома.
После передачи радиограмм Клаузен в течение некоторого времени сохранял у себя копии, объясняя это тем, что иногда Центр требовал повторения радиограммы или ее части, перепутанной при передаче. В момент ареста «Фрица» полиция захватила в его доме около 500 групп зашифрованных телеграмм.
Клаузен допускал иногда шифровку телеграмм в присутствии домработницы или врача, оставлял на столе или в незакрытом ящике стола полузашифрованные телеграммы и их оригиналы; с непонятной педантичностью, в течение ряда лет, вел дневник радиопередач, фиксируя длительность сеансов и количество переданных групп, не соблюдал режима радиопередач, проводя многочасовые передачи и позволив радиослежке противника накопить обширный перехваченный материал, который после ареста Клаузена с его же помощью был расшифрован.
«Так как часто случалось, что Висбаден требовал, чтобы я повторял телеграммы, — писал в отчете Клаузен, — то я в течение некоторого времени прятал у себя телеграммы, которые мне давал РИХАРД. РИХАРД же никогда не доделывал телеграмм до конца. Он писал иногда на машинке целые страницы без интервалов, и мне приходилось корректировать их…
Вы спрашиваете, нашли ли они ключ для шифра. У меня не было ключа для шифрования, так как все это я держал в голове. Но полиция обнаружила несколько телеграмм, которые я не успел уничтожить. Начальник полиции заявил мне хвастливо, что он может прочесть эти телеграммы без моей помощи. И он почти добился этого. На это ему потребовалось два дня. Конечно, способа употребления статистического ежегодника он не знал, но смог прочесть».
На самом деле Клаузен раскрыл японцам шифр, что, впрочем, при наличии захваченных при его аресте неотправленных зашифрованных радиограмм и их оригинального текста не представляло большого труда.
«Фриц» «сломался» в первые же дни (если не часы) — не выдержал мощного психологического прессинга со стороны японского следствия (в отчете он не упоминает, что к нему применялись пытки).
Обеспечением радиосвязи с Центром и зашифровкой телеграмм не ограничивался круг обязанностей Клаузена. «Помимо этого, — писал он в отчете, — мне было поручено прятать у меня в доме все документы, которые добывали члены нашей группы. Их приносил мне РИХАРД. Я относил их БРАНКО для фотографирования. Пленки я приносил обратно к себе и держал их у себя до отправки почты. … Например, ДЖО приносил документы БРАНКО, так как он не должен был бывать у РИХАРДА. Я позднее шел к БРАНКО и относил их РИХАРДУ. РИХАРД просматривал их, определял их ценность для снятия копии. Я договаривался с БРАНКО, когда он может их сфотографировать, и относил их тогда к нему в дом. Там я помогал ему при фотографировании. Я должен был находиться при БРАНКО во время фотографирования, чтобы он не прочитывал материал. БРАНКО был очень хороший человек, но так как он был журналист, РИХАРД не хотел, чтобы он читал эти документы, так как он мог использовать некоторые сообщения для агентства ГАВАС. По окончании работы я сжигал у него на кухне все материалы. Тогда же я договаривался с БРАНКО встретиться где-нибудь за завтраком или обедом. Тем временем БРАНКО проявлял пленку. Обмен пленкой мы производили следующим образом. Так как ходить домой друг к другу часто было неудобно, мы встречались в городе. Иногда мы ходили в бар, иногда в ресторан. Все было обусловлено заранее. Например, БРАНКО укладывает пленку в коробку с сигаретами, в которой имеется некоторое количество сигарет. Я прошу у него сигарету, он достает коробку и, протягивая ее мне, говорит: “Берите, у меня есть еще одна”. И сразу же достает другую и показывает ее мне. Со стороны можно думать, что я действительно взял у него сигареты, так как я достаю одну и закуриваю. Встречаться с РИХАРДОМ было легче, чем с БРАНКО, так как мы оба немцы. Встречались мы с ним преимущественно в немецких барах.
РИХАРД и я имели хороший способ для встреч. Я уже упоминал, что я был компаньоном ФЕРСТЕРА, мы импортировали с ним мотоциклы ЗЕНДАПП. РИХАРД купил у меня мотоцикл. Теперь у него была хорошая причина для встреч. Когда он хотел что-нибудь от меня, он вызывал меня по телефону и сердито громко говорил, что мотоцикл, который он купил у меня, никуда не годится, так как опять требует ремонта. Затем он просил меня придти к нему на место, где он находится с мотоциклом. Другой способ встречаться был следующий: по телефону мы договаривались встретиться в ресторане ЛОХМЕЙЕР, но это означало, что мы встретимся в баре Дай Ити. Встреча обычно происходила на пять часов позже обусловленного по телефону времени. По телефону РИХАРД обычно называл меня “г-н директор”, а я его “г-н доктор”».
В этом рассказе «Фрица» нельзя не заметить явную надуманность всего этого процесса передачи друг другу материалов с наивными попытками изобразить меры конспиративной предосторожности относительно «Жиголо». Едва ли был смысл дежурить около Вукелича во время фотосъемки, если он первым получал материалы от Мияги и держал их у себя до прихода Клаузена, а в дальнейшем проявлял и хранил проявленные пленки до передачи ему. Это же касается и назначение Клаузеном встреч с Зорге.
