Похоже, Клаузен пытается задним числом несколько упорядочить существовавшую практику обработки и подготовки материалов, не замечая того, что нередко противоречит сам себе.
Еще Клаузена использовали в качестве курьера для доставки почты в Шанхай.
Что же касается рекомендаций, сформулированных «Рамзаем» и «Фрицем», то оба они далеко не всегда следовали им. В частности, это касалось выбора квартиры, как Зорге, так и Клаузена, как здесь уже отмечалось, очень неудачного. Неудачно была выбрана и квартира «Густава». «Алекс» в письмах Центру в начале ноября 1936 г. сообщал: «У Густава аппаратура плохо скрыта, квартира не приспособлена для устройства хранилища-тайника». Осталась нереализованной и рекомендация «Рамзая» отдавать предпочтение домам, построенным в иностранном стиле.
«Фриц» неоднократно подчеркивал, насколько важно систематическое, надежное обеспечение и охрана радиста во время работы. Клаузену вторил Зорге, указывая, что «работающий мастер никогда не должен находиться один». Практически же Клаузен, как уже отмечалось, часто работал у Вукелича или Зорге, когда не было дома. Такие сеансы в чужом доме в отсутствие хозяев можно расценивать как совершенно недопустимые и неоправданно рискованные приемы работы.
Недопустимая длительность сеансов была отчасти вызвана техническим несовершенством приемной и передающей аппаратуры. Перебои в работе требовали повторной регулировки, дополнительных перепроверок. В результате радиоперехват передач Клаузена производился не только в Токио, но и в других местах Японии и даже в Корее.
Весьма серьезным недостатком являлась неповоротливость аппарата Центра в решении вопроса об обеспечении резидентуры «Рамзая» вторым радистом. С 1934-го по 1941 год он свыше десяти раз обращался в Центр с просьбой обеспечить его вторым радистом, указывая на чрезмерную загруженность и плохое состояние здоровья «Фрица», предлагая надежно легализовать нового радиста под крышей коммерческой фирмы Клаузена.
Центр в течение восьми лет заверял, что «радист подготавливается», «будет скоро прислан» и т. д., однако эти обещания так и остались невыполненными.
«Рамзай» был вынужден использовать своего единственного радиста и как шифровальщика, и в качестве курьера для пересылки почты, и как связника, и даже для рискованных встреч со связниками легального аппарата. Не говоря уже о том, что это создавало чрезмерную нагрузку для Клаузена, занятого также и коммерческой деятельностью. Такое положение было явно недопустимым.
Наличие единственного радиста в резидентуре лишало Центр возможности осуществлять контроль за состоянием радиосвязи, так как монопольное положение «Фрица» позволяло ему при желании прервать связь, сославшись на технические неполадки своей или владивостокской рации, неблагоприятные атмосферные условия и т. п.
Хранение документов на квартире радиста вместе с радиоаппаратурой вообще нельзя признать целесообразным, работающая рация являлась одним из наиболее уязвимых звеньев резидентуры. В случае обнаружения и захвата рации на квартире Клаузена полиция получила бы большое количество улик, раскрывавших деятельность резидентуры и даже, возможно, источники получения направляемой в Центр информации.
Успешной работе нелегальной рации в течение восьми лет способствовали следующие факторы:
— надежная легализация радиста под прочной крышей немца-коммерсанта, создавшая ему солидную положительную репутацию;
— относительно хорошая маскировка мест работы: частые, бессистемные перемены пунктов работы, удачная маскировка хранения и транспортировки аппаратуры;
— явное несовершенство радиопеленгаторных средств японской контрразведки того времени, не сумевшей в течение восьми лет точно засечь рацию нелегальной резидентуры, несмотря на длительные сеансы радиопередач.
Радиосвязь, по существу, бесконтрольно находилась в руках Клаузена, который мог работать или не работать, ссылаясь на неполадки во Владивостоке. В деле упорядочения и укрепления радиосвязи с резидентурой организующая роль Центра была недостаточна, инициатива в значительной мере принадлежала Зорге. Центр преимущественно принимал и санкционировал предложения «Рамзая», внося от себя лишь уточнения и мелкие поправки.
В 1946 году Макс Клаузен написал: «РИХАРД был очень хороший человек. Он особенно любил меня. После того как наци напали на СССР, РИХАРД говорил мне: “В этом мире, зараженном нацизмом, у меня есть только ты, с кем я могу говорить. Когда я должен идти в немецкий клуб или немецкое посольство, меня просто тошнит, но делать это необходимо”».
Не все в изложении Клаузена следует принимать на веру. Нередко он терял последовательность, противоречил самому себе, выдавая свое стремление изобразить дело в более выгодном для себя свете. Это касается, в первую очередь, вопросов конспирации при организации связи и радиосвязи. Что касается вышеприведенной цитаты из его отчета, то в данном случае нет оснований сомневаться в искренности Макса Клаузена и желании подыграть тем, кто будет читать эти строки.
Глава 4
1941 год. Токио, Москва
4.1. «Отто имеет некоторое влияние на Коноэ и других людей, и он может поднимать вопрос о Сингапуре… я имею некоторое влияние на германского посла Отт и могу подталкивать или не побуждать его к оказанию давления на Японию…»
(«Рамзай» — «Центру, Токио, 18 апреля 1941 г.)
Германия, Италия и Япония согласились 20 декабря 1940 г. создать комиссии, предусмотренные Тройственным пактом. Соглашение предусматривало создание общей комиссии и двух технических комиссий: военной и экономической, которые должны были существовать независимо друг от друга в каждой из трех столиц. Генерал Муто Акира, начальник Бюро военных дел военного министерства, и адмирал Ока Такасуми, ставший начальником Бюро общих и военных дел военно-морского министерства, были назначены в техническую военную комиссию в Токио.
В день, когда было достигнуто соглашение, генерал Осима Хироси был назначен послом в Германию и стал членом общей комиссии в Берлине. Отъезд его в Германию состоялся 15 января 1941 г.
[431].
Министр иностранных дел Японии Мацуока собирался посетить Германию после прибытия Осимы в эту страну, однако посредничество в пограничном споре между Французским Индокитаем и Таиландом заставило его отложить поездку.
18 января 1941 года из Токио в Центр было отправлено четыре информационных шифртелеграммы, касавшихся внешней политики Японии.
«НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА
КРАСНОЙ АРМИИ
Токио. 18 января 1941 года.
По радио.
ПЕРЕВОД.
Морской атташе Германии в Токио Венекер рассказал мне, что поражение Италии сказывается на японском морском министерстве и штабе.
На развертывание активных действий против юга в ближайшие 2–3 месяца надежд нет. Растет влияние новых политических групп. Переговоры с новыми представителями Индо-Китая носят чисто экономический характер. Несмотря на имеющуюся возможность занять Сайгон одним японским полком без большого сопротивления, японский штаб до сих пор не намечает подобных активных действий и не будет их проводить, если японские экономические требования к Индо-Китаю будут удовлетворены последним.
