Некто (фамилия в стенограмме не указана). Какое впечатление произвели ваши слова на советского посла?
Мацуока. “Япония сохраняет спокойствие, но никакой ясности нет”, — вот, что он сказал, и, я полагаю, это были его подлинные чувства.
Некто. Меня интересует, не счел ли он, что Япония сохраняет верность Тройственному пакту и неверна Пакту о нейтралитете?
Мацуока. Я не думаю, что у него сложилось такое впечатление. Конечно же, я не говорил ему о разрыве Пакта о нейтралитете. Я не сделал никаких официальных заявлений Отту. Я хочу скорейшего принятия решения по поводу нашей национальной политики. Отт продолжал говорить о перебросках советских дальневосточных войск на Запад»
[640].
Однако присутствовавшие на заседании понимали иначе «принципы национальной политики», чем министр иностранных дел. Проявлять спешку в развязывании военных действий против СССР ни военный, ни военно-морской министры не собирались.
«Военный министр Тодзио. Переброска дальневосточных войск на Запад, вне всякого сомнения, оказывает сильное воздействие на Германию, но, разумеется, Япония не должна излишне переживать по этому поводу. Мы не должны полностью полагаться на Германию.
Военно-морской министр Оикава. От имени флота я хочу сделать некоторые замечания о нашей будущей дипломатии. Я не хочу касаться прошлого. В нынешней деликатной международной обстановке не следует говорить об отдаленном будущем без консультаций с Верховным командованием. Флот уверен в своих силах в случае войны только с Соединенными Штатами и Британией, но выражает опасения по поводу войны одновременно с Соединенными Штатами, Британией и Советским Союзом. Представьте, если Советы и американцы будут действовать вместе, и Соединенные Штаты развернут военно-морские и авиационные базы, радиолокационные станции и т. д. на советской территории. Представьте, если базирующиеся во Владивостоке подводные лодки будут переведены в Соединенные Штаты. Это серьезно затруднит проведение морских операций. Чтобы избежать подобной ситуации, не следует планировать удар по Советской России, нужно готовиться к движению на юг. Флот не хотел бы провоцировать Советский Союз (выделено мной. — М.А.).
Мацуока. Вы сказали, что не опасаетесь войны с Соединенными Штатами и Британией. Тогда почему вы не желаете вовлечения в войну Советов?
Оикава. Если Советы выступят, это означает ведение войны дополнительно с еще одним государством, не так ли? Как бы то ни было, не следует предвосхищать будущее.
Мацуока. Разве я когда-либо говорил в подобном духе? Именно поэтому я считаю, что мы должны спешить и принять решение на основе принципов нашей национальной политики.
Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь. Вопрос в том, чего пожелает Япония, когда с Советским Союзом будет покончено. Германию, по всей вероятности, интересует, что собирается делать Япония. Неужели мы не вступим в войну, когда войска противника в Сибири будут переброшены на Запад? Разве не должны мы прибегнуть, по крайней мере, к демонстративным действиям?
Военный и военно-морской министры. Существует множество вариантов демонстративных действий. Тот факт, что наша империя занимает твердые позиции, сам по себе является демонстративным действием, не так ли? Разве мы не намерены реагировать подобным образом?
Мацуока. В любом случае, пожалуйста, поторопитесь и решите, что нам следует предпринять.
Некто. Что бы вы ни предпринимали, не допускайте поспешности в действиях»
[641].
Еще в ноябре 1940 г. командующий Оборонительного района Мако вице-адмирал Такахаси Ибо настаивал: «Япония не может приостановить свой натиск в южном направлении… У нас нет другого выбора, как броситься в самую середину урагана. Это наш последний шанс для продвижения на юг»
[642]. Призывы эти были тщетны. Ни одно правительство так и не решилось броситься «в середину урагана» на юге, пока Красная Армия не оказалась серьезным образом связанной Германией на западе. Даже генерал Койсо Куниаки, один из ярых сторонников «движения на юг», наиболее горячо в то время требовавший «решительных действий», в октябре 1940 г. предупреждал своих сторонников: «Осуществляя движение на юг против волков, надо остерегаться тигра с северных ворот»
[643]. 22 июня 1941 г. коренным образом изменило обстановку, угроза «тигра у северных ворот» уже не воспринималась так остро, как ранее.
Мацуока, практически в единственном числе, выступал на заседаниях координационного комитета сторонником теории (принципа) «сибукаки»
[644] — «недозрелой хурмы»: «Время спелой хурмы не пришло. Даже если хурма еще немного горчит, лучше стрясти ее с дерева». Но оппоненты Мацуоки стояли на позиции теории «умикаки» — «зрелой хурмы».
Итак, только Мацуока, архитектор пакта о нейтралитете, с 22 июня настойчиво добивался немедленного вступления Японии в войну с Советским Союзом. Чем были продиктованы столь непоследовательные и импульсивные действия Мацуоки, ведь Германия еще не призвала Японию выступить против Советского Союза? «Почему он так поступил? Современники, а затем историки терялись в догадках. Поверил в неминуемый успех блицкрига и решил «не опоздать на автобус»…? Стремился любой ценой войти в историю, понимая, что туберкулез делает свое дело? Слегка повредился рассудком от головокружительного развития событий, как прямо говорил его главный антагонист Хиранума?»
[645]. «Определяющей чертой характера Мацуока надо признать его поистине маниакальное славолюбие и стремление к личным триумфам, о последствиях которых он не всегда задумывался»
[646]. «Мацуока был гений, динамичный и сумасбродный, — писал после войны его бывший помощник Касэ. — Его мысль работала быстро, как молния… Но он часто противоречил самому себе. Для него… последовательность была уделом посредственностей»
[647].
В тот же день — 25 июня — координационный комитет принял Программу политики в отношении Французского Индокитая и Таиланда, представленную на рассмотрение комитета военным и военно-морским отделами императорской ставки:
