На вопрос «Каковы были обоснования вывода о том, что Квантунская армия потеряла желание и намерение воевать с Советским Союзом?», Мияги показал: «Я получил информацию о том, что в середине августа офицер штаба Квантунской армии прилетел в Токио и заявил в генеральном штабе, что, так как невозможно в настоящее время начать военные действия против Советского Союза, необходимо отменить планы такого наступления. На основании этой информации я сделал вывод о том, что Квантунская армия потеряла желание и намерение воевать с Советским Союзом»
[701].
Квантунская армия потеряла желание воевать, так как ей продолжала противостоять неослабленная незначительными перебросками группировка советских войск.
Отвечая на следующий вопрос: «Где обвиняемый получил информацию о приезде в Токио офицера штаба Квантунской армии?» Мияги пояснил: «В середине августа я узнал от Тагути о приезде в Токио офицера штаба Квантунской армии. В то время я не знал о целях поездки указанного офицера. Тагути сказал мне следующее: “Квантунская армия провела подготовку для наступления на Советский Союз. Однако, разведав несколько раз положение на границе, пришла к выводу о том, что Советский Союз также провел соответствующую подготовку. На основании этого было сделано соответствующее заключение о невозможности наступления…”. Через два-три дня я говорил с Одзаки, и он сказал мне, что знает о приезде в Токио офицера штаба Квантунской армии. В конце августа у Тагути я встретился с Кикути и спросил его по этому вопросу. Он сказал, что офицер штаба был направлен в Токио для доклада руководству вооруженными силами мнения Квантунской армии о необходимости снятия с повестки дня вопроса о вступлении в войну против Советского Союза»
[702].
Из показаний Одзаки на допросе 12 марта 1942 г.: «Тем временем ход германо-советской войны, как я и предполагал, застопорился в районе Смоленска, советская армия смогла сдержать немецкое наступление. Это позволило мне более убедительно отстаивать справедливость моей точки зрения и на встречах Общества завтраков, и в других местах. Примерно в конце августа я был приглашен секретарем кабинета министров Усибой и в присутствии его самого, Инукаи и некоторых других изложил свои взгляды по вопросу о том, куда может склониться ситуация в Сибири. Смысл моего высказывания сводился к доказательству бессмысленности нападения Японии на Советский Союз. Меня поддержал тогда Мацумото…
Я втайне надеялся, что эта моя точка зрения через секретаря Усибу и других достигнет князя Коноэ и окажет какое-то влияние на политику Японии в отношении Советского Союза. Конечно, я понимал ограниченность моих надежд, так как военная политика Японии определялась не правительством, а военными кругами. Об этих своих действиях я ставил в известность Зорге, и он должен был знать о них»
[703].
Так как «день X» — 29 августа — прошел, а военные действия так и не были развязаны, стало необходимо внести коррективы в военные планы Японии.
Из стенограммы 50-го заседания координационного комитета от 3 сентября 1941 г.: «Повестка обсуждения: “Программа осуществления государственной политики Империи”.
Сугияма. Мы не можем развернуть крупномасштабные операции на севере до февраля. Для того чтобы действовать на севере, мы должны быстро провести операции на юге. Даже если мы выступим немедленно, сейчас, операции продляться до весны следующего года. Но мы задерживаемся. И поэтому не сможем действовать на Севере»
[704].
14 августа британским премьером Черчиллем и американским президентом Рузвельтом была принята Атлантическая хартия, в которой были изложены цели сторон в войне. Документ включал, в том числе, следующие пункты:
— отказ от территориальных претензий со стороны Соединенных Штатов и Великобритании;
— отказ двух держав поддержать территориальные изменения, которые не находятся в «согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов;
— право наций на выбор своей формы правления, восстановление «суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.
Атлантическая хартия являлась согласованной позицией США и Великобритании по отношению не только к Германии, но и к Японии.
17 августа Рузвельт передал Номуре отрицательный ответ на предложение об организации встречи глав двух правительств. В нем указывалось, что такая встреча бессмысленна ввиду продолжения Японией экспансионистской политики. Тем не менее, правительство США заявило о готовности продолжать переговоры послов, которые, однако, должны были предшествовать встрече Рузвельта и Коноэ.
Из донесения военной разведки, датированного 26 августа и основанного на радиоперехвате, в Вашингтоне стало известно, что военный министр Тодзио издал приказ о завершении подготовки к войне на Тихом океане в ноябре 1941 г., чтобы во всеоружии встретить любое чрезвычайное положение, которое может создаться в этом районе
[705].
Но отсрочка развязывания военных действий была выгодна не только Японии, американский флот и армия также не были готовы к войне.
28 августа Рузвельт получил личное послание Коноэ с предложением об организации встречи «для широкого обмена мнениями» по всем вопросам американо-японских отношений. Но Вашингтон был непреклонен. От японского правительства требовали проведения предварительных консультаций на уровне послов, выработки окончательных проектов соглашений. Ответ на послание Коноэ последовал 3 сентября. В переданном японскому послу заявлении Рузвельта выражалось согласие на встречу с Коноэ, но при условии принятия в качестве основы для переговоров предложений США, сформулированных 16 апреля 1941 г. в «четырех принципах» Хэлла (уважение территориальной целостности и суверенитета всех государств; невмешательство во внутренние дела других государств; равные торговые возможности; изменение статус-кво на Тихом океане только мирными средствами
[706]).
Соединенные Штаты настаивали на предварительном обсуждении важнейших спорных вопросов до встречи Коноэ с Рузвельтом. Япония же продолжала требовать организации конференции глав двух правительств без предварительного обсуждения и тем более решения спорных вопросов. В итоге к началу сентября переговоры между Японией и США по существу зашли в тупик
[707].
