В мае 1941 года на одном из этажей “Нью Гранд-отеля” в честь прибывшего из Москвы известного японского дипломата — первого секретаря МИДа Такеучи был устроен коктейль для иностранных дипломатов и журналистов. В группе собравшихся представителей западной прессы я заметил Зорге. Он находился в обществе веселого балагура-француза из агентства “Гавас” и его подруги. Было заметно, что Рихард на подобных встречах был душой компании, и он весьма непринужденно исполнял эту роль. Раут шел как по маслу: пережевывались новости, слышались веселые реплики и ответные взрывы смеха. Я держался в стороне, чтобы случайно не нарваться на опасное для дела знакомство с человеком, которого я отлично знал, тем более, что это мне было категорически запрещено.
При любых встречах с Зорге я всегда помнил строгое предписание: никоим образом не проявлять какого-либо любопытства к этому человеку»
[762].
И Иванову, и Зайцеву следовало категорически запретить посещать места, где существовала вероятность встречи с Зорге, так как своим поведением они могли выдать факт своего знакомства (даже заочного) с последним, что могло привести к нежелательным умозаключениям японской контрразведки.
Из воспоминаний М.И. Иванова: «В августе 1941 года МИД Японии устроил для дипкорпуса просмотр национальной оперы «Но-о»
[763]. По политическим соображениям, советский посол на просмотр не пошел, и билеты были предложены 1-му секретарю и мне. Наши семьи в связи с войной были эвакуированы в СССР. Мероприятие происходило в старинном особняке; прибывавших гостей направляли во внутренний сад, где угощали японскими яствами и легкими напитками. Там я вновь встретил Рихарда. Он был в легком тропическом костюме. Как всегда, оставаясь внешне веселым, но внутренне сдержанным, Рихард переходил от одной группы дипломатов и журналистов к другой.
По окончании коктейля вместе со всеми мы прошли в зал и заняли места в заднем ряду. Впереди и чуть в стороне от нас сидел Зорге. Вскоре начался спектакль, и он весь был поглощен сюжетом представления. В самых патетических местах он то одобрительно, то с возмущением вскрикивал, вызывая расположение японцев, любящих свою старинную оперу. Он был, пожалуй, одним из немногих иностранцев на том приеме, кто с пониманием и неподдельным интересом оценивал музыку и игру актеров»
[764].
Эпилог
Секигун! Кокусай Кёсанто! Собието Кёсанто! (Красная армия! Коминтерн! Советская компартия)!
(Последние слова Рихарда Зорге перед казнью 7 ноября 1944 года)
1. «Он указал на фотографию Сергея [Зайцева] и спросил: «Кто этот человек?» …»
(Из показаний Клаузена, 1946 год)
Что явилось причиной провала резидентуры? В монографии «Опыт организации и деятельности резидентуры “Рамзая”» М.И. Сироткин пишет:
«Организационные погрешности, промахи, нарушение конспирации “Рамзаем” или кем-либо из его сотрудников или агентов? Может быть, предательство кого-либо из агентов?
Японская и американская контрразведки дружным дуэтом преподносят одну и ту же версии:
Организация Зорге была вскрыта случайно — в результате “предательства” видного японского коммуниста Ито Рицу, который, будучи арестован 27 июня 1940 г., “раскаялся” в своей коммунистической деятельности и показал на допросе, что Китабаяси Томо (агент-источник из группы “Джо”) является шпионкой. Арестованная на основе этих показаний Китабаяси призналась в своей шпионской деятельности и связи с Мияги, от которого получала указания и задания по добыванию разведывательных сведений.
Так, якобы, было положено начало раскрытию организации “Рамзая”.
На первый взгляд, как будто, трудно подвергнуть сомнению эту версию, так как примерно так же она изложена даже в официальном секретном документе японской тайной полиции: в одном из наградных листов на полицейских, участвовавших в расследовании и ликвидации организации Зорге, — указывается:
“Расследование дела Зорге фактически началось с показания Ито Рицу, который заявил, что прибывшая из США женщина — Китабаяси Томо — член компартии Америки и является шпионкой иностранного государства. (Донесение начальника особого отдела тайной полиции генерал-инспектору полиции № 127 — о представлении к наградам полицейских. Перевод с японского).
Однако выражение “фактически началось” (особенно, учитывая перевод с японского) можно понимать более пространно, как “получило реальную основу”, тем более что в другом месте этого же документа говорится несколько иначе, а именно, что “показания Ито Рицу следует считать началом арестов по данному делу”.
Что касается самих показаний Ито Рицу, то это является самой слабой частью всей этой версии, плохо продуманной деталью, вскрывающей нехитрую уловку японской контрразведки.
Ито Рицу не имел никакого отношения к агентурной сети “Рамзая”. Что могло дать ему повод считать 57-летнюю портниху Китабаяси “шпионской иностранного государства”?
Было бы непростительной наивностью принимать на веру эту японо-американскую версию без учета цели, которая преследовалась ее авторами, без анализа обстоятельств и причин, которые действительно могли создать реальную почву для провала. Необходимо иметь в виду:
во-первых: что ни одна контрразведка не склонна раскрывать до конца свои подлинные методы и пути борьбы с агентурой противника, а наоборот, предпочитает создавать ложную картину, скрывающую истинные приемы и методы деятельности;
во-вторых: что японская полиция является квалифицированным мастером провокации, особенно искусной в борьбе против коммунистического движения,
в-третьих: что дело Зорге явилось для полиции чрезвычайно благодатным материалом, который мог послужить основой для развертывания широкой антикоминтерновской компании и компрометации японской компартии. Эта задача была особо актуальна для японских правящих кругов в последние годы 2-й мировой войны, когда, в результате затянувшейся войны и военных неудач японо-германского блока, внутриполитическая обстановка в Японии с каждым днем становилась все более напряженной и грозила революционным выступлением народных масс против правящей милитаристской верхушки.
