Г-н Ёсикава. Да.
Г-н Тавеннер. Это было разведывательное управление Красной Армии?
Г-н Ёсикава. Да»
[809].
«Переломным моментом для Зорге стал день, когда ему показали признания, сделанные Клаузеном и другими членами группы, и когда Йосикава обратился к нему в типично японской манере:
“А как быть с вашими человеческими обязанностями? Ваши сообщники, рисковавшие своими жизнями, работая на вас, признались во всем, надеясь, таким образом, пусть ненамного, но смягчить свои приговоры. А вы как руководитель собираетесь бросить их на произвол судьбы? Будь я на вашем месте, я бы признался”»
[810].
Из показаний прокурора Ёсикава на слушаниях в Конгрессе США: «… я никогда не оказывал на него давления, чтобы добиться его признания.
Я просто просил его дать объяснения по мере того, как предъявлял ему доказательства.
Таким образом, в конце концов, в завершении первой недели, он признался. Хотя на тот момент я и не ожидал, что он признается.
Около 4 часов, поскольку это была суббота, мой коллега прокурор Тамазава и еще один полицейский чин пришли, чтобы оценить состояние его здоровья и проверить, позволяет ли оно вести дальнейшее следствие (выделено мной. — М.А.).
Таким образом, он, наконец, признался. Прежде чем он признался, он попросил лист бумаги и карандаш.
И, как я уже говорил, он написал на немецком языке, что с 1925 года он был членом Коммунистического интернационала (принадлежал к Коминтерну), и передал мне этот лист. И он снял пальто.
Затем он поднялся и воскликнул: “Я никогда не был побежден с тех пор, как я стал членом Коминтерна. Это первый случай, когда я потерпел поражение” («I have never been defeated since I became an international Communist. This is the first time that I was beaten»), — сказал он»
[811].
Был членом Коммунистического интернационала, а не агентом Коминтерна, как утверждают едва ли не все исследователи, говоря о признании Зорге.
Представляется, что приписываемая ему фраза, что он побежден, относится к области фантазий прокурора Ёсикавы, потому что все эти дни Зорге вырабатывал стратегию поведения на допросах — ему необходимо было уйти от обвинения в нарушении закона «Об обеспечении государственной обороны и безопасности» и признания своей принадлежности к советской военной разведке. В противном случае существовала реальная угроза передачи дальнейшего ведения следствия кэмпэйтай, что, по мнению Зорге, являлось худшим вариантом для него самого и его соратников. Выбранная стратегия попала на благодатную почву.
«У меня есть мнение, почему Рихард Зорге сознался. — Показал Ёсикава в 1951 г. в ходе слушаний в Конгрессе США. — Первая причина такова: он понял, что его арестовали, когда отпираться было уже слишком поздно. Зорге и его группа уже почти закончили свою шпионскую деятельность, и они полагали, что они добились успеха»
[812].
С самого начала Зорге позиционировал себя не как разведчика, пойманного с поличным, а как захваченного полицией политического деятеля-коммуниста. Такая позиция позволила ему вместо глухой оборонительной защиты против выдвигавшихся в отношении него обвинений действовать наступательно, выдвигая на первый план разъяснение и пропаганду целей, за которые он боролся: идеи коммунизма, защита Советского Союза, стремление избежать войны Японии с СССР
[813].
Однако, признав свою принадлежность к Коминтерну и работу на него, Зорге открыл «ящик Пандоры». Признания Зорге позволили подвести обвиняемых под нарушение закона «О поддержании общественного порядка».
Закон «О поддержании общественного порядка» («Дзиан итидзихо»), ставший вскоре известным как закон «Об опасных мыслях», был принят в 1925 г., спустя три года после создания подпольной Коммунистической партии Японии. Ст. 1 закона гласила: «Лица, создающие организации, имеющие целью изменение государственного строя или уничтожение системы частной собственности, а также лица, сочувствующие этому и вступившие в эти организации, подлежат наказанию каторжными работами или тюремным заключением сроком до десяти лет включительно». Под такими организациями подразумевались компартия Японии и Коминтерн. В дальнейшем закон был дважды пересмотрен (1928; 1941). В 1928 г. эдиктом императора вместо максимального срока наказания — десяти лет каторги — была введена смертная казнь. В феврале 1941 г. через парламент была проведена новая редакция закона (вступившего в силу в марте): расширился перечень преступлений, направленных против государственного строя, за которые полагались суровые наказания. Отныне смертная казнь или пожизненная каторга грозили обвиняемым не только за предусмотренное ст. 1 закона в редакции 1925 г. создание организации, ставящей своей целью изменение государственного строя, но и за «создание организации, имеющей своей целью оказание содействия в деятельности организации», упомянутой в ст. 1 (ст. 2 в новой редакции), а также за «создание организации, ставящей своей целью подготовку к созданию организации», упомянутой в ст. 1 (ст. 3)
[814].
Сотрудничество с Коминтерном рассматривалось как покушение на государственный строй, сама же деятельность «группы Зорге» стала квалифицироваться как направленная к «достижению целей Коминтерна». Нарушение закона «О поддержании общественного порядка» стало центральным пунктом обвинения Зорге и его соратников. При этом обвинение в нарушении закона «Об обеспечении государственной обороны и безопасности» было сохранено. Следует отметить, что Мияги (и, судя по всему, агенты из его группы), равно как и Вукелич, действительно считали, что действуют в интересах Коминтерна. И не пытались довести эту цепочку до логического завершения: японские агенты, Вукелич — «Рамзай» — Коминтерн — Советский Союз. Никто другой, кроме Зорге, сказать им, что они собирают разведывательную информацию для Коминтерна, не мог.
Что касается следствия, то здесь сомнений, в пользу кого работал Зорге, не было. Из представления к награде помощника пристава Итакура Такатоси: «Пристав ИТАКУРА… доказал, что ОДЗАКИ и МИЯГИ занимаются выяснением и сбором военных секретов в пользу Советского Союза (выделено мной. — М.А.)»
[815].
