Редактор «Дела Зорге», собрания японских документов в трех томах, вышедших в 1962 г. (четвертый том был опубликован только в 1971 г.), высказал мнение, что прокуроры избегали глубоко зондировать вопрос о влиянии чисто политического характера, которое оказывали Зорге и Одзаки. Поскольку, если бы этот вопрос был тщательно расследован, «японские руководители попали бы в весьма неловкое положение».
«Это выглядело бы так, словно их “Святая война” была спланирована и направлялась коммунистами, и было предпринято все возможное, чтобы не касаться ни круга Коноэ, ни армии и флота. Никого из людей, связанных с армией и флотом, не затронуло это дело (т. е. не допрашивали в качестве свидетелей), поскольку главных исполнителей драмы под названием “Святая война” нельзя было привлечь к допросам».
Однако к тому времени, когда японское “наступление на юг”, похоже, вполне оправдалось своими первоначальными успехами, прокуроры еще не интересовались этим вопросом — какими бы ни стали их взгляды после войны»
[852].
Во время следствия Клаузен с готовностью демонстрирует свое «перерождение», отрекаясь от прежних идейно-политических убеждений. По просьбе прокурора он написал на английском языке несколько тематических записок. Одна из них называлась «Что я чувствую сегодня». Вот несколько отрывков из нее: «Я не могу оправдать свои неблаговидные действия против Японии. Да и отношение ко мне здесь [в тюрьме] слишком хорошее. Я приму любое наказание, которое назначит мне японское правительство. Я понял, что совершил ошибку, когда приехал в страну в качестве шпиона. И это потому, что я до сих пор не встречал такого патриотизма, как в этой стране. Я понял также, что этой стране не нужен коммунизм, потому что люди могут быть счастливы и без него…
За время моей работы мое мышление изменилось…
Когда я по приказу приехал в эту страну из Москвы для работы шпионом, я желал работать ради идей коммунизма. Я был уверен, что могу выполнить свою работу, так как готов был делать что угодно и когда угодно. Поэтому я считал, что наша работа завершится успехом. И мне казалось, что первые годы наша работа в Японии шла успешно. Однако позже, когда Германия и Япония набрали силу, моя уверенность в успешной работе стала ослабевать. В прошлом [1941] году у меня не осталось никакой уверенности в успехе работы и я забросил»
[853].
Записка Клаузена очень напоминает заявления некоторых японских коммунистов, которых «перевоспитывали» в ходе следствия и в последующем в тюрьмах и заставляли писать отказы от коммунистических убеждений.
В противоположность Клаузену Мияги до конца остался верен коммунистическим убеждениям. На одном из последних допросов — 26 января 1942 г. — он, как бы подводя итог своей жизни, заявил: «Участвуя ранее в коммунистическом движении, я стремился уделять главное внимание не теории, а практике; старался исправлять недостатки в своей жизни; и сегодня у меня нет претензий к себе. Я удовлетворен в своей работе в разведывательном органе Коминтерна, которая длилась 8 лет (хотя мой урожай и состоял лишь из колосков, подобранных после жатвы) и определенными достижениями, которых мы добились в современной обстановке (удалось предотвратить войну между Японией и СССР) (выделено мной. — М.А.). Моя совесть как коммуниста спокойна, поскольку в целом я не ошибся в своей оценке освободительного движения трудящихся (и национально-освободительного движения)»
[854].
Как следует из заявления, Мияги до конца был уверен, что работал на «штаб мировой революции», выполняя свой интернациональный долг. Подобная уверенность могла базироваться только на объяснениях Зорге, которые он давал Мияги, а последний, в свою очередь, информировал соответствующим образом остальных японцев, которых привлекал к сбору разведывательных сведений.
7 марта 1942 г., когда полицейское расследование было наконец закончено, Охаси принес немного фруктов и чая и устроил, по его словам, «прощальную вечеринку» для арестованного. Зорге в тот день дал Охаси записку, написанную по-английски, в которой он поблагодарил Охаси за «самое глубокое и самое доброжелательное следствие по моему делу в течение зимы 1941–1942 годов. Я никогда не забуду, — писал Зорге, — его доброту, проявленную им в самое трудное время моей полной событий жизни»
[855].
Лишь наивный человек принял бы это как явное доказательство того, что с Зорге все время хорошо обращались в тюрьме. Отчет Охаси о деле, датированный 11 марта 1942 г., кончается словами, сразу после которых следует его подпись: «…Вред, причиненный нашей стране, огромен и ужасен по своим последствиям. Соответственно, рекомендуется наказать преступление смертной казнью»
[856].
Последний официальный допрос Зорге прокурором Ёсикавой состоялся 27 марта. В обвинительном заключении, подготовленном прокуратурой, утверждалось, что Зорге и его группа действовали по заданию Коминтерна.
15 мая 1942 г. генерал Отт телеграфировал в Берлин об информации, полученной от МИД Японии: «Обвинение против коммунистической группы, к которой причастны немцы Зорге и Клаузен, будет оглашено послезавтра. Обвинение будет также предъявлено и близкому помощнику принца Коноэ — Одзаки и другим японцам — Сайондзи, внуку последнего Генро, и Инукаи, сыну советника президента [сын премьер-министра Инукаи Цуёси], убитого в 1932 г. Все они обвиняются в шпионаже в пользу Коммунистического Интернационала. Сайондзи и Инукаи обвиняются в выдаче государственных секретов Одзаки, хотя и непредумышленной.
Обвинение включает короткую биографию Зорге и его показания об известных ему коммунистических связях в Европе. Зорге, который в 1930 г. приехал в Китай, а потом в Японию, был связным между Коминтерном и японской группой и передавал группе указания Коминтерна.
Старший помощник министра юстиции информировал посланника Кордта, что в тексте обвинительного заключения будут опущены любые упоминания о членстве Зорге в нацистской партии. Японская юстиция рассматривает Зорге исключительно как международного коммуниста. Глава европейского отдела Министерства иностранных дел добавил, что обнародование обвинительного заключения стало необходимым потому, что Кабинет интересуется людьми, вовлеченными в дело. Никаких релизов больше не планируется. В прессе будет опубликован лишь релиз Министерства юстиции. Он выразил надежду, что германское правительство поймет те обстоятельства, в которых выпущен релиз. Япония считает, что этот инцидент не скажется на германо-японских отношениях»
[857].
Японский посол в Берлине генерал Осима, посетивший Риббентропа в день выпуска пресс-релиза, высказался еще более осторожно: «Токио считает, что эта публикация необходима, поскольку в деле оказались замешаны несколько высокопоставленных японцев и факт этот широко известен. Если ничего не будет опубликовано, это может привести к возникновению неприятных и опасных слухов. В коммюнике, естественно, не будет никакого упоминания о какой-либо связи между немецкими коммунистами Зорге и Клаузеном и официальными германскими службами в Токио»
[858].
