«Японская женщина способна переживать чувство любви, хотя на ее родном языке нет даже слова, чтобы выразить такое душевное движение. Легко определить то, что создает такую глубину чувств в сердце японской женщины. Любовь занимает в ее душе первое место с того момента, когда она сознает свой пол».
«Японская женщина проявляет свои эмоции только по отношению к детям. Ее любовь к своему ребенку почти граничит с верой или религиозным культом. Это есть единственная возможность проявить свои естественные, чувства. Ее муж редко просит и редко думает о таком чувстве любви, как мы его понимаем на Западе. В японском языке не имеется ни одного выражения, обозначающего такую любовь. В нем есть резко очерченное слово и еще более точный иероглиф, содержащий откровенное представление о физическом акте между мужчиной и женщиной».
«Вряд ли еще где-нибудь кроме Японии женщина может так любить и привязываться. После свадьбы нужно очень мало, чтобы нежный росток в любвеобильном сердце женщины развился в глубокую преданность мужу. Ни бедность, ни болезнь, ни разлука не в состоянии погасить эту любовь. Она способна к такой нежности, которая невероятна в глазах европейца, но муж-японец редко старается вызвать в ней это чувство. Для него жена — бесплатная экономка и производительница его детей. Он развлекается без нее; любовь в самом строгом японском смысле этого слова, принадлежит его наложнице или проститутке».
«Во время венчания женщина надевает белое кимоно. В Японии белый цвет есть цвет смерти. Вступая в брак, она умирает для всего, кроме мужа: еще до недавнего времени невеста красила в черный цвет свои губы, чтобы сделать себя по возможности непривлекательной в глазах других мужчин. Было время, когда ее наказывали смертью, когда обнаруживалось, что она изменила мужу. Такой взгляд и такое понимание брака еще до сих пор живы в женщинах Японии, и это не имеет ничего общего с чувством любви или нелюбви к мужу. Я не хочу сказать, что женщины не питают сильных желаний и любви к постороннему мужчине, который мог приобрести их привязанность благодаря привычке собственного мужа подавлять всякий признак нежности, — такая вещь вполне возможна, но всякое открытое проявление влечет за собой потерю семьи и делает женщину отщепенцем в глазах всего общества. Для мужчины в этой связи не было бы, вероятно, ничего скандального, но изменившей с ним женщине, никогда не простят ее неосторожности. Несмотря на то, что закон о верности жены так безжалостен и не дает никакой свободы женщине, введенной в искушение, мужчина может совершенно свободно отдаваться всяким прихотям в этом отношении. В действительности жена привыкает считать любовные интриги своего мужа неизбежными. Ему разрешается иметь наложниц, и он обычно имеет их, если, конечно, у него достаточно средств для этого. Его никто не ограничивает в смысле их числа, и он может иметь их столько, сколько ему позволяет его кошелек или физические возможности. Он может менять, увеличивать или уменьшать свой гарем, сколько ему вздумается. Семь лет назад ведомство императорского двора произвело перепись семей 934 пэров. Оказалось, что многие законные жены их являются таковыми лишь номинально и что пэры живут со своими наложницами. Перепись показала, что полигамия ни в коем случае не уменьшилась, особенно среди аристократии. Оказалось, что 60 % всех законных детей было рождено от незаконных жен. Такая аморальность не имела бы значения, если бы японские женщины были просто примитивны, но я уже указывал, что они значительно интеллигентнее, чем мужчины. Японской женщине знакомо чувство ревности, у нее есть самолюбие, как и у женщин Запада. Она столь же утонченна и деликатна, и лишь чувство долга и в значительной степени культ синто не позволяет ей выражать свой протест… Ее трагедия заключается в грубости, свойственной всем мужчинам Ниппона. Страсть японца к жестокости и убийствам уничтожила в нем всякую чуткость. Его отвратительный эгоизм не знает никаких пределов. Он в состоянии привести гейшу или джорро (проститутку) в тот самый дом, в котором его жена всячески ухаживает за ним и предоставляет ему все удобства и комфорт. Он потребует, чтобы жена ухаживала за его гостями. Он может даже приказать ей приготовить постель себе и своей кратковременной возлюбленной и держать жену поблизости, чтобы она слышала его зов или хлопанье в ладоши. Ей может быть приказано согреть вторую бутылку сакэ и принести ее ему в постель, хотя она и понимает единственную цель этого опьянения. Непослушание может повлечь за собой развод. Муж может разойтись с женой, просто приказав ей уйти из дома, хотя обычно развод совершается при помощи трех строчек вертикального письма. Для женщины нет большего позора. Ей приходится вернуться к родителям, что для нее самое ужасное»
[912].
Настоящих немецких пивных — «бирштубе» до 1930 г. в Токио не было вовсе. «Гельмут Кетель, сразу получивший прозвище “папаша Кетель” за солидность и корпулентность, решил спрос удовлетворить и открыть в Токио самую что ни на есть настоящую “бирштубе” с немецким пивом и немецкими сосисками». В начале прошлого века герр Кетель служил в Китае, в городе Циндао, который с 1897 г. был германской колонией. С началом Первой мировой войны японцы осадили и после упорных боев захватили город. Военный моряк Гельмут Кетель оказался в лагере военнопленных в Нарасино неподалеку от Токио. Когда в 1919 г. пленных освободили, бывший моряк отказался возвращаться на родину и переехал в столицу, решив заняться собственным делом. После десяти лет неудачных поисков в ноябре 1929 г. Гельмут Кетель основал заведение, получившее назвал «Рейнгольд», то есть «Золото Рейна». Благодаря одной сотруднице этого заведения и одному его посетителю, бывший германский моряк вошел в историю
[913].
Что касается сервиса, то папаша Кетель разумно рассудил, что от добра добра не ищут, и предупредительных и вежливых официанток-японок переодел в традиционные немецкие костюмы. «Жалованья официанткам он не платил совсем и даже, по некоторым сведениям, заставлял их выкупать “спецодежду” — те самые немецкие платья. Это слегка напоминало работу гейш, которые тоже трудились в долг, а стоимость их “спецодежды” — кимоно — засчитывалось им в счет будущих заработков. Возможно, расчетливый немец как раз у гейш это и подглядел. Но также, как гейши, его официантки получали чаевые и, в отличие от японских хозяев, все заработанное папаша оставлял своим девочкам. Это был почти социализм в одной отдельно взятой немецкой пивной: кто как поработал, тот так и получил.
Заведение, несмотря на немалые цены, процветало. В первую очередь за счет немцев, которых по мере развития сотрудничества между Третьим рейхом и Страной восходящего солнца здесь становилось все больше… Гайдзины с удовольствием шли в странный ресторан, где совмещались японские и европейские порядки и меню, были щедры и благосклонно дарили своим вниманием молодых японок, а потому от нехватки персонала и гостей хозяин не страдал»
[914].
Гайдзин — сокращение японского слова гайкокудзин, означающего «иностранец». Слово «гейша» в русском языке появилось в результате неправильной транскрипции английского написания слова «гэйся». Гэйся можно перевести как «человек искусства» или «человек, обладающий мастерством», что говорит о творческом характере этой профессии. Гейша — это женщина, развлекающая своих клиентов (гостей, посетителей) японским танцем, пением, ведением чайной церемонии, беседой на любую тему, обычно одетая в кимоно и носящая традиционные макияж и причёску.
