Так началась германо-польская война. Она вскрыла совершенно новый характер вступления в современную войну, и это явилось, в сущности, главной стратегической внезапностью для поляков. …
Никакого начального периода войны не было. Никаких стратегических предисловий и предварительных действий. Война началась сразу в развернутом виде и полным ходом. Именно этот момент внезапного открытия военных действий широким фронтом и всеми развернутыми силами на польской стороне прогадали…
… это создало обстановку полной стратегической растерянности, скоро перешедшей в общее смятение. Польская армия была захвачена врасплох самой формой внезапного вторжения вооруженных сил Германии, и это нанесло ей непоправимый и самый решительный удар. …
Опустив поочередно палец сначала в сосуд с холодной, а затем с горячей водой, можно сразу установить разницу в температуре. Но, опустив палец в сосуд с водой, постепенно согреваемой на слабом огне, очень трудно установить постепенное изменение температуры.
Так и сосредоточение, сжатое в коротком времени и создающее исключительное напряжение в работе транспорта, становится доминирующим явлением в данный период и может быть легко засечено.
Однако сосредоточение, производимое постепенно и последовательно и растянутое во времени, очень трудно поддается учету, вернее, рассредоточивает и притупляет наблюдение. А такой именно характер носило сосредоточение германских армий.
Это сосредоточение не было больше одним единым, ограниченным во времени актом, который начинается и кончается в определенные, заранее рассчитанные часы и продолжительность которого может быть противником примерно высчитана.
Сосредоточение приобрело глубокий характер. Его начала вообще никто не может зафиксировать (разрядка Г.С. Иссерсона. — М.А.). Его продолжение оставляет всегда сомнение, подготавливается ли действительное вооруженное выступление или это только подкрепление дипломатической угрозы. Его конец обнаруживает только сам факт вооруженного выступления.
Так современная война начинается ранее вооруженной борьбы»
[335].
О способах ведения операций Иссерсон писал: «Прорыв на Варшаву имел огромное стратегическое значение. Это был первый пример самостоятельного применения бронетанковых войск, выброшенных сильным ядром далеко вперед фронта».
Разгром польской армии выглядел следующим образом:
«а) управление парализовано и выведено из строя; связи с войсками оно больше не имеет;
б) транспорт парализован; все крупные железнодорожные узлы находятся под систематическим бомбардированием с воздуха, подвоза нет и в тылу общий хаос;
в) а главное — в тело всей армии глубоко вонзились острия танковых соединений; между группами отступающих войск они прорвались в глубокий тыл, вплоть до столицы, далеко обогнали отходящие колонны, всюду вышли им в тыл и опередили их на всех важнейших рубежах вплоть до Вислы и Сана.
В этих условиях все возможности для организации сопротивления отпадают. Фронт не может быть создан, потому что он уже взорван с тыла… Глубокая операция… реально показала свое огромное действенное значение. Она создала возможность беспрерывного развития маневренного вала и отняла у отступающего всякие условия для сбора своих сил и организации фронта борьбы.
Решающую роль в достижении этих результатов имел новый способ применения современных средств борьбы, главным образом авиации и самостоятельных мотомеханизированных соединений»
[336].
Труд комбрига Иссерсона был предназначен для командного состава РККА, однако содержавшиеся в нем выводы, как покажут совещание высшего командного состава Красной Армии в конце декабря 1940 г.
[337] и оперативно-стратегические игры, проведенные в январе 1941 г., не только не были восприняты, но и подверглись критике, а сам Иссерсон 7 июня 1941 г. был арестован.
«Нет пророка в родном Отечестве» и бесценные заключения Г.С. Иссерсона остались не востребованными, а цена за такую близорукость советского командования оказалась несоразмерной.
Решение задач, стоявших перед военной разведкой, происходило в обстановке широкого применения противником мер дезинформации.
В целом дезинформацию, поступавшую по разным каналам, следует разделить на два вида:
— собственно дезинформация: попытка убедить в том, что военные действия против Советского Союза будут возможны только после вывода Англии из войны (вторжение на Британские острова, крупномасштабные действия вне пределов английской митрополии) и объяснение именно в этом контексте вскрытых фактов наращивания группировки германских войск на западных границах СССР. На собственно дезинформацию был направлен целый ряд директив в части касающейся, разработанный верховным главнокомандованием;
— и информация, интерпретация, которой после 22 июня, сделала ее дезинформацией. Информация, которая до конца марта — начала апреля все еще является достоверной — принятие окончательного решения о нападении на Советский Союз Гитлером относится именно к этому сроку, а дата нападения — 22 июня — будет названа только 30 апреля. До этого времени (при предполагаемых сроках нападения — 15 мая 1941 г.) фюрер колеблется, оценивает внешнеполитические акции Советского Союза (и не приемлет их) и в какие-то моменты не исключает пути политического урегулирования отношений с СССР на своих условиях. И эти метания фюрера находят отражения в телеграммах, поступавших в Центр, содержание которых после 22-го июня ошибочно относится к дезинформации.
Таким образом, параллельно развиваются два процесса: подготовка к вторжению в СССР и определение сроков нападения, которое, в конечном счете, неизбежно, исходя из представлений об «огромной опасности коммунизма для будущего». Первый процесс может быть приостановлен, отложен, но никак не отменен.
Впервые о необходимости маскировки подготовки агрессии против Советского Союза зашла речь в выступлении Гитлера на совещании в ставке 31 июля 1940 г., когда зашла речь о начале подготовки к войне с СССР. Гитлер на этот счет был лаконичен: «Маскировка: Испания, Северная Африка, Англия»
[338], т. е. подготовку к вторжению в Советский Союз следовало «закрыть» таким образом, чтобы сложилось представление о подготовке операций против Гибралтара, Северной Африки и Англии.
6 сентября 1940 г. в связи с тем, что «в ближайшие недели концентрация войск на Востоке значительно увеличится» управлению военной разведки и контрразведки (абверу) было дано указание ОКВ принять меры, чтобы «у России ни в коем случае не должно сложиться впечатление, что мы подготавливаем наступление на Восток». Вместе с тем ставилась задача, противоречащая первой: «В то же время Россия должна понять, что в генерал-губернаторстве, в восточных провинциях и в протекторате
[339] находятся сильные и боеспособные немецкие войска, и сделать из этого вывод, что мы готовы в любой момент и достаточно мощными силами защитить наши интересы на Балканах против русского вмешательства»
[340]. С одной стороны, не хотели «выпячивать» факт перебросок войск на границы с СССР, с другой стороны, из-за опасения использования военной силы Советским Союзом на Балканах, посчитали нужным преувеличить боевые возможности переброшенных войск.
