Аленка сомневалась, что влюбится еще раз — так же глубоко, так же неумолимо, как будто в семнадцать лет. В конце концов, когда до тридцати лет вдруг остается всего год-два — так охренительно удивительно, что ты все еще веришь в любовь с первого взгляда, любовь по интернету, любовь на расстоянии и прочие краснокнижные виды любви, что практически не встречались вне мелодрам и женских романов. И нет, ты пыжишься, пытаешься прикинуться ванилькой, смотришь каждый мультик Уолта Диснея, лопаешь мороженое и крутишь на башке хвосты как у школьницы, но сама себе ты уже не веришь. И когда вдруг на тебя наваливается это, такое все из себя наивное, глубокое, всепоглощающее, когда ты взрослая, циничная тетя, как шестнадцатилетняя дурачишься, шлешь идиотские стикеры незнакомому тебе мужику, просто потому что он дает тебе в голову как пузырьки от шампанского... Тебе ничего не остается. Лишь подыграть. Уступить. Ты взрослая девочка, ты знаешь цену эмоций, ты знаешь, как нескоро тебе удастся снова вот так оглушительно влюбиться. До сорока — без шансов. После — и вообще забудь. Так не бывает. У людей есть недостатки. И это в семнадцать можно их не замечать, после того как нахлебаешься — начинаешь дуть на воду. Именно поэтому Аленка и забила на мнение всего своего круга знакомых. У них просто такого не было. Чтоб вот как сейчас, жадно прижиматься к горячему мужскому телу, лихорадочно скользя ладонями по его спине, постанывая от нарастающего в груди возбуждения. Чтобы разочарованно захныкать лишь от того, что губы, терзающие рот, взяли и бросили Аленку без своего восхитительного вкуса, без такого жадного, пьянящего языка.
— Пожалуй, пора начинать, — тоном, от которого по коже побежали волнительные мурашки, произнес Макс.
5. Мальчик, который всегда ведет
Макс перевернул Аленку на живот. Вот прямо взял за плечи и перевернул. Провел пальцами вдоль по голой спине, выписывая на ней змейку. Аленка тихонько втянула носом воздух — потому что сейчас казалось, что пальцы Макса оставляют на её коже раскаленный след. Хотелось замереть и прислушаться только к этим ощущениям.
— Солнечная моя, — выдохнул хрипло Макс с оттяжкой гласных звуков, — какая ж ты охренительная, трахал бы и трахал, пока не словлю инфаркт.
— Ну так не тормози, — хихикнула Аленка, нетерпеливо качнув бедрами, — грешно заставлять Эрато ждать. А то она тебе сладкие песни петь перестанет.
Вообще-то сладкие песни сейчас пел Аленке Макс. И говорил он так убедительно, что ему ужасно хотелось верить, забыть про те недостатки, которые Аленка совершенно точно у себя наблюдала. Правда, стоп, на этом стоило остановиться. Как бы, утвердившись в самооценке, не раскатать губу и не затребовать какие-то на Макса права, не сознаться ему в дурацком влюбленном неостановимом влечении, не захотеть взаимности... Нет уж. Этого было допускать нельзя.
— Я тебе перестану, — угрожающе шепнул Макс, на краткий миг накрывая Аленку своим телом и прижимаясь губами к её шее, под левым ухом. Прикусывая кожу на ней так, будто реально был голодным хищником. Вырывая из губ Аленки тихий вскрик. Прикусил — поставил оттиск своих зубов как клеймо на её коже и отстранился. Звякнул пряжкой ремня на джинсах.
— Руки за спину, котенок, — его ласковый тон и нежные слова были явно приманкой в ловушке. И это работало — ему хотелось угодить. В его ловушку хотелось попасться. Аленка примерно представляла, чего ей ждать, и поэтому свела запястья сзади.
— Ну вот, а говоришь, что непослушная, — фыркнул Макс, и на запястьях стянулась плотная кожаная петля. Аленка чуть дернула было руки в стороны — но... Кажется, Макс с ремнем управлялся не впервой. Завернул вокруг запястий Аленки ремень таким образом, что он не разъезжался. В кожу ремень не врезался, но было все-таки довольно туго, и запястья было не высвободить.
Непослушная. Да, для любого другого мужчины Аленка таковой и была. Всем тем, чьи недостатки Аленку раздражали, подыгрывать не хотелось. У них таковой власти над Аленкой не было. У Макса была — причем было не понятно, откуда и что являлось причиной такой Аленкиной слабости. То ли Макс был чертовым совершенством, то ли попросту его недостатки были поданы так, что Аленка принимала их за достоинства.
— Не больно? — мягко поинтересовался Макс.
— Нет.
— Хорошо. А теперь открой рот, зайка.
Шарик кляпа был тугим. И честно говоря, заткнул рот Аленке нахорошо. Завязки у кляпа были мягкие, текстильные, никаких тебе кожаных ремней и кнопок, и это оказалось тактильно приятно. Судя по всему, Макс на затылке у Аленки даже бант завязал, а не просто узел. Эстет, блин.
— Встань-ка, зайка, — Макс мягко потянул Аленку за плечи и, подхватив её ладонью под живот, помог подняться. Встать на кровати на коленях. Голышом. В одном лишь ремне, стягивающем руки, и кляпе.
И все-таки Макс был эстет, потому что с минуту он на Аленку просто смотрел со спины, осторожно оправляя её волосы, поправляя бант на затылке, затем опустил ладони на её плечи, мягко провел вдоль по рукам, согревая её кожу и заставляя сфокусироваться на ощущениях.
— Ужасно эротичное зрелище, — произнес он и слез с кровати, обогнул Аленку и уставился на неё теперь уже спереди, и сверху вниз. Аленка глядела на него насмешливо. Хотя, честно говоря, от этого жадного взгляда душа принималась трепещать. Ей нравилось, как Макс сейчас на Аленку смотрел — голодным, практически алчным взглядом. И это было всего лишь влияние кляпа и ремня? Интересно... Интересно, что Макс может захотеть еще?
Вообще, в нынешней беспомощности Аленка находила свою прелесть — несмотря на четкое ощущение, что Макс ей вреда не причинит, все равно адреналин покалывал кожу будто бы сладкими иголочками. И сердце билось чаще. Она не знала, чего ей ждать и сколько придется терпеть. Сейчас только Макс определял, что с Аленкой будет в ближайшее время. Захочет — и оставит вот так вот голышом, на коленях, а сам будет на Аленку просто смотреть. Захочет — и засадит без особых прелюдий. Хотя сейчас прелюдии Аленке уже были не особо и нужны…
Теплые пальцы Макса скользнули по подбородку Аленки, и он склонился к ней ближе, сокращая расстояние между ними. Между его глазами и глазами Аленки было всего ничего — меньше десяти сантиметров.
По губам Аленки, обхватывающим шарик кляпа, пробежал неторопливый, влажный язык. Макс её поцеловал, прямо поверх кляпа, и было в этом поцелуе что-то трепетное, будто Максу казалось, что он целует мираж.
А потом был «прыжок». Макс качнулся вперед, вновь вставая на кровать коленями и снова роняя Аленку на него. Никакого трепета, никаких лишних вопросов о разрешении. Хищник просто игрался со своей жертвой, потому что ему так хотелось — и потому что жертва не была против. Просто снова перевернул на живот, раздвинул Аленкины бедра.
— Ноги не сводить, — шепнул на ухо, — сведешь — вечером привяжу к кровати уже и за руки, и за ноги. Поняла?
Макс, таким нельзя угрожать. Это звучит слишком заманчиво. Хотя Аленка принципиально хотела «выиграть», не хотела сдаваться вот так просто. А вот побороться и проиграть — можно.
