«ТЫ», – Лизка уверенно вывела на альбомном листе и рассмеялась.
– Докатились… – мужчина проворчал, внимательно следя за тем, что дочка вновь выводит в альбоме.
«Я НЕ ПРЯЧУСЬ».
– Замечательно. Только куда ты все-таки пропадаешь? Это какая-то твоя игра, да? Ты играешь в «Гарри Поттера» или какой-то мультик?
Лиза отрицательно покачала головой. «Я НЕ ИГРАЮ. ТЫ НЕ БУДЕШЬ МЕНЯ РУГАТЬ?»
– Не буду, Лиза. Я же ведь тебе уже сказал.
«ПООБЕЩАЙ!»
– Лизка, ну в самом деле! – на этот раз Алексей уже возмутился. – Я тебе обещаю! На словах! Давай обойдемся без повторных расписок! Ты просто напишешь мне, почему ты прячешься и куда прячешься, и я тебя за это не буду ругать. А завтра, как и пообещал, поведу в кафе, а потом – на море, собирать камешки и ракушки.
«Я НЕ ПРЯЧУСЬ. И НЕ ИГРАЮ. Я ХОЖУ К МАМЕ».
Лиза, сделав новую надпись, отложила ручку и подвинула альбом отцу. Алексей озадаченно уставился на страницу, долго перечитывал выведенные детским почерком слова, не зная, как отреагировать. Дочка замерла испуганным мышонком, опасаясь, что папа все же, вопреки своему обещанию, станет ее ругать.
– Девочка моя… Послушай, солнышко, – он, наконец-то оторвав взгляд от альбома, присел перед притихшей дочерью на корточки и взял ее маленькие ладошки в свои ладони. – Мама умерла. Ты не можешь к ней ходить. Ты хотела сказать, что ходишь в мамину комнату и там сидишь какое-то время?
Лиза покачала головой и, взяв ручку, снова с завидным упрямством вывела: «Я ХОЖУ К МАМЕ! ТЫ НЕ УМЕЕШЬ, А Я МОГУ!».
– Хорошо, девочка… Пусть будет так. Только ты в следующий раз предупреди меня, когда захочешь снова спрятаться… прости, пойти… к маме. Чтобы папа не волновался и не искал тебя. Понимаешь, папа очень пугается, когда ты вот так прячешься! Папа думает, что его Принцессу забрали плохие дяди, он ищет ее везде и очень тревожится. Если ты будешь говорить мне, что хочешь немного… побыть с мамой, я не буду так волноваться. Договорились?
Лиза неуверенно кивнула.
– Вот и хорошо! – Алексей повеселел, а про себя подумал, что, пожалуй, прочитает всученную ему Лизкой книгу. Возможно, тогда ему удастся понять, в какие странные игры играют современные дети, начитавшиеся книжек и насмотревшиеся фильмов.
– Я сейчас пойду немного поработаю… Я должен сейчас поработать, чтобы завтра не быть занятым и пойти с тобой гулять. Нина Павловна принесет тебе молоко, ты будешь умницей, выпьешь его и ляжешь спать. Ты же ведь хочешь, чтобы завтра поскорей наступило? Тогда нужно лечь спать пораньше, – проговорив все это дочери с ласковыми интонациями, Алексей выпрямился, собираясь уйти. Но, вспомнив, вытащил из кармана джинсов заколку для волос и положил рядом с альбомом:
– Я нашел твою заколку у себя в комнате.
Лиза, потянувшись, было, за заколкой, неожиданно осеклась и, сжав пальчики в кулак, отдернула руку.
– Что-то не так? – Алексей, удивившись, поинтересовался. – Это ведь твоя заколка?
Лиза, не глядя на него, покачала головой и, взяв ручку, вывела на альбомном листе: «МАМИНА».
V
Инга долго не могла уснуть. Ей было грустно. Казалось бы, теперь все должно наладиться, самое страшное осталось позади, что уже больше нечего терять. И соленый ветер, и воздух, пахнущий морем, должны вызывать у нее предвкушение чего-то нового, хорошего, но вместо этого она думала о том периоде, что предшествовал ее поездке сюда, и случившихся потерях.
Она думала о Лёке – милой взрослой девочке, больше похожей на подростка, чьи песни оставляли в душе незаживающие царапины. Она радовалась ее успеху, и, в тоже время, грустила о рассыпавшихся отношениях, принесенных на алтарь творческого успеха. Их с Лекой любовь, как и следовало ожидать, не выдержала напряженных графиков гастролей, записей в студиях, многочисленных интервью на радио и в прессе. Инга знала, что так и произойдет. Им с Лёкой некогда станет видеться и даже просто иногда созваниваться. «…Инга, ты меня простишь?..» – когда они прощались, слезы в Лёкиных глазах все же были неподдельными. «…Это и есть та жертва, которую ты мне предсказывала?.. Я во имя карьеры должна пожертвовать нашей любовью? Почему ты раньше мне не сказала?! Ты же ведь знала, знала!..» – отчаяние Лёки, все же вырвавшееся на волю. «Лёка, это – судьба, против нее не пойдешь. Что бы изменилось, если бы я сразу сказала тебе? Этой твой путь, Лёка, становиться на котором я не имею права», – Инга улыбалась, произнося ей эти слова, хотя внутри все разрывалось от боли. Она была счастлива за свою талантливую подругу, сделавшую такой стремительный взлет на музыкальном Олимпе, но, в то же время, глубоко несчастна и одинока в душе.
– Ты же ведь изначально знала… – Инга тихо проговорила себе и, сев на кровати, обняла руками колени. И все же, хоть она и знала заранее, чем закончится ее роман с Лёкой – карты и в тот раз не обманули – с болью потери было слишком сложно справиться. Остались воспоминания, песни на дисках и то попадающиеся в газете, то слышимые по радио интервью. Да еще было одно письмо по электронной почте, в котором Лёка, поддавшись настроению, ностальгировала по их ушедшим отношениям. Письмо Инга удалила. Возврата к прошлому нет.
Еще она думала о дяде. О том, что не почувствовала, что тот смертельно болен. А ведь она так гордилась тем, что может «чувствовать» все, что происходит с ее близкими, и даже предугадывать некоторые события! Не почувствовала, не предугадала… И карты промолчали, и чутье отказало. И давний сон, в котором бабушка сказала ей о скорой смерти дяди, не правильно истолковала… Думала лишь о том, как спасти брата и его девушку. Если бы она узнала, что дядя болен раком, раньше, возможно, сумела бы ему помочь – когда у нее еще была сила.
Она могла бы думать и о себе – о том, что сама лишь чудом осталась жива, о том, что пожертвовала собственной силой, чтобы отвести беду от брата. Но об этом как-то не думалось… Она сожалела лишь о том, что теперь, став «обыкновенной», с интуицией, как у сапога, не сможет больше быть Вадькиным «ангелом-хранителем». Она не почувствует, если ему будет угрожать какая-то неприятность. И не сможет помочь ему и его жене, если вдруг потребуется помощь. Заговоры, ритуалы – все это осталось с ней лишь как теоретические знания. А Силы больше нет.
Инга, не выдержав больше гнета нерадостных дум, встала и зажгла свет. Со светом переживания перестанут быть такими острыми. Свет не оставляет грусти надежд. Наверное, страхи, тоска и депрессия могут жить только во мраке. Они питаются темнотой, как основным блюдом, и множатся, разрастаются на благодатной почве.
Инга походила по маленькой комнате взад-вперед, избавляясь от остатков тоски. Глупо, глупо, глупо грустить и тосковать сейчас о том, что произошло, что уже нельзя поправить. Она приехала сюда для того, чтобы отдохнуть, чтобы немного восстановить душевные и физические силы, чтобы вернуться потом домой, в Москву, бодрой и посвежевшей. У Вадима с Ларисой скоро родится ребенок – это будет радостное событие. Лучше думать об этом.
