– Божечки… – Инга открыла глаза и с опаской посмотрела в зеркало. Но на этот раз она уже увидела себя – с испуганным выражением лица, приоткрытым ртом и круглыми глазами. Словно желая убедиться, что отражение дяди ей всего лишь померещилось, Инга тронула зеркальную поверхность пальцами. Ее собственное отражение тоже протянуло навстречу ладонь с растопыренными пальцами, в точности повторяя ее действия.
– Так с ума можно сойти… – девушка с шумом перевела дух и, приложив руку к груди, где учащенно билось сердце, быстро оглянулась на звук открывающейся двери.
– Извините, Инга, что я заставил Вас… Простите, может, все же на «ты»? – Алексей смешно наморщил лоб, спрашивая, и Инга, все еще не пришедшая в себя после «видения», вместо ответа кивнула.
– В общем, извини, что я заставил тебя так долго ждать: Лизка никак не хотела засыпать. Требовала, чтобы я почитал ей на ночь.
Руки Алексея были заняты подносом, на котором стоял чайник, сахарница и две чашки. Он с подносом прошел к столу и составил чашки на стол.
– Не возражаешь против чая?
Инга все так же молча покачала головой и, украдкой оглянувшись, покосилась на зеркало, почти ожидая увидеть в нем не себя, а дядю. «Показалось…» – она снова с облегчением мысленно вздохнула, увидев собственное отражение.
– Алексей, давайте я Вам помогу… – она, спохватившись, предложила ему свою помощь.
– Да что тут помогать? – он усмехнулся и почти с обидой произнес:
– Инга, мы, кажется, договорились обращаться друг к другу на «ты».
– Извини. Забылась.
– Бывает, – он пожал плечами и разлил по чашкам заваренный в чайнике чай. – Нина Павловна очень хотела накормить меня ужином, но я отказался. Нет аппетита… Я отпустил домработницу домой, но она, прежде чем уйти, сделала для нас чай.
– Спасибо, – Инга с благодарностью приняла одну из чашек и с осторожностью сделала небольшой глоток.
– Елизавета, кажется, уснула… Она, похоже, уже здорова, только немного покашливает. Пожалуй, завтра можно будет разрешить ей погулять, как Вы… ты считаешь?
– Если гулять без мороженого, то можно, – Инга улыбнулась и добавила:
– Я зайду за ней после обеда.
– Ты очень привязалась к моей дочери. Да и она к тебе… Это немного странно, Инга, потому что Лизавета на пушечный выстрел к себе не подпускает чужих «теть». И хоть она в этом еще мало что понимает, но, видимо, боится, что я приведу в дом чужую женщину – вместо ее матери.
– Я бы не подумала, что ты так уж стремишься найти Кристине замену, – Инга постаралась улыбкой сгладить свое замечание, которое могло показаться Алексею нетактичным. – Работа, работа, работа…
– И еще раз работа, – он усмехнулся и добавил себе в чашку чая.
– Как, кстати, решился вопрос с вчерашним несчастным случаем?
– Как-как… – мужчина сокрушенно вздохнул. – Мужика жаль… Я распорядился выдать хорошую материальную компенсацию его семье, да только человека уже не вернешь… Давай сейчас не будем об этом. Налить тебе еще?
Он, спрашивая, кивнул на чайник, но Инга покачала головой и поднялась:
– Нет, спасибо. Поздно уже, пойду.
И тихо засмеялась:
– Кто-то, помнится, обещал меня проводить.
Алексей отставил свою чашку с недопитым чаем и с готовностью вскочил.
Уходя из библиотеки, Инга не удержалась и вновь оглянулась на зеркало. Дяди там не было. Но и свое отражение девушка тоже не увидела: зеркальную поверхность будто подернула молочная дымка. Подивившись про себя, Инга дала себе слово подумать потом и над этим загадочным «явлением».
…Они неторопливо и молча шли по плохо освещенной тусклыми фонарями улице, направляясь к Ингиному дому, в единодушном согласии отдав предпочтение не машине, а пешей прогулке. С набережной ветер доносил обрывки смеха, музыки, выкрики подгулявших курортников, а черное, усыпанное почему-то казавшимися крупными звездами небо прорезали цветные лучи огней прибрежных дискотек. Город гостеприимно распахнул свои объятия для курортников.
– Инга, расскажи о себе. Что-нибудь, все, что хочешь…
Просьба Алексея не удивила, наоборот, была ожидаемой. И все же ответить на вопрос с такими широкими рамками – «что-нибудь…все, что хочешь» – оказалось не так просто.
– Что именно? Например? – Инга спросила без тени кокетства – почти по-деловому, чтобы сузить рамки слишком неопределенных вопросов. В это «что-нибудь» можно уложить как целую биографию от сознательного возраста до настоящего момента, можно ограничиться детсадовским смешным случаем, а можно интимно поведать обо всех многих или немногих любовниках…
– Ну… Например, расскажи о своей работе…
– Я сейчас на «каникулах»… – она тихо рассмеялась, и ее грудной смех вызвал у него волну мурашек по коже: ему нравился ее смех. Ветер затеял флирт, с каждым дуновением подбрасывая ему, как приманку еле уловимый запах духов Инги, и Алексей, шедший рядом с девушкой, непроизвольно сократил между ними расстояние – настолько, что его рука иногда случайно касалась ее руки. И в те оголенные участки кожи, которые мимолетно соприкасались с ее, вонзались миллионы, миллиарды наэлектризованных иголочек – не больно, но сладко и мучительно. Так же сладко-мучительно, как и желание быть с этой девушкой, удивляющее своей остротой и разрывающее запретностью.
Он шел с ней рядом, но словно находился далеко, на другой планете, ничего не слыша из того, что она ему рассказывала. Он просто слушал ее голос, наслаждаясь его звучанием. Бросая на девушку короткие взгляды, он украдкой любовался ее точеным профилем – в свете фонарей, на фоне черного, сливающегося с темнотой неба, Инга казалась ему особо красивой. Рассказывая, она иногда поправляла выбившуюся из заколотых в «хвост» волос прядь, и Алексей каждый раз, когда Инга машинально касалась своего лица, боролся с желанием самому убрать с него непослушную прядку.
– … А ты как думаешь?.. – Инга неожиданно повернулась к Алексею, и он, застигнутый врасплох ее вопросом, в растерянности приостановился, не зная, что ответить, и стесняясь переспросить.
Она тоже остановилась, удивленная взглядом Алексея, сосредоточенным на ней. Многоговорящий взгляд, который, если бы его можно было разбить через призму, разделился бы на цветные спектры-чувства, более различимые и понятные, но насторожившие и спугнувшие своей доходчивостью. Взгляд-коктейль, смесь восхищения, нежности и теплоты. Может быть, немного решимости, растворенной в противоречивых колебаниях. Немного счастья и радости, утонувших в недоумении и растерянности. И чуть-чуть ликования от возможности украдкой любоваться, размешанного в осознании запретности и недоступности.
– Почему ты так на меня смотришь? – она растерялась от его взгляда и неожиданно, как девчонка, покраснела.
– Так… – он пожал плечами и смущенно улыбнулся. – Ты очень красивая…
