Бим объяснила ей, что Сикстен работает санитаром.
– Там у Швеции есть исследовательская станция. И на станции должен быть медик на тот случай, если… Если кто-то провалится под лед, или отморозит себе что-нибудь, или там порежется. На Северном полюсе может произойти что угодно.
Линнеа постаралась собраться с мыслями.
– Да, кажется, я понимаю. Но сколько он собирается там пробыть?
– Год.
– Год! – воскликнула Линнеа. – Целый год!
Она, не отрываясь, смотрела на Бим, будто силясь отыскать смысл в этой невообразимой ситуации.
– Что же ты собираешься делать?
Бим не ответила.
– Бим? Вы что, разошлись?
Бим молча кивнула.
– Какая жалость, – сказала Линнеа. – Вот так повезло, да? Ты познакомилась с этим парнем – и он, я так понимаю, просто замечательный, – а тут он берет и уезжает на Северный полюс. Вот так повезло.
– Я знаю, – ответила Бим. – Я знаю. Я просто надеялась, что…
Она замолчала. А потом принялась плакать. Она не притворялась; слезы были настоящими – такое она испытывала облегчение при мысли о том, что с этим фарсом теперь будет покончено; что можно перестать лгать подругам и снова стать честной, снова стать самой собой. Такое облегчение порой испытываешь, и в самом деле разрывая с кем-то отношения.
Линнеа бросилась ее утешать, и Сигне с Матильдой тоже, когда они чуть позже подошли в кафе. Сигне договорилась встретиться в центре города с одним из ее молодых людей, но никак не могла вспомнить, с каким именно. Чтобы это выяснить, ей нужно было сделать звонок, и она попросила Бим одолжить ей телефон. Бим была не против и, передав Сигне мобильный, отошла к стойке купить себе слойку по-датски. Когда она вернулась, Линнеа уже явно успела рассказать остальным двоим о том, что произошло: Бим встретили сочувственными взглядами. Сигне, протянув ей телефон, обняла ее за плечи:
– Не расстраивайся, Бим, – прошептала она. – Не принимай это слишком близко к сердцу. У тебя появится кто-нибудь еще, дай только срок. А если и нет – такое ведь может случиться, верно? – тогда ты будешь счастлива и сама по себе. Знаешь, можно прекрасно жить и одной. Немного одиноко, наверное, но совсем неплохо, если учитывать все обстоятельства.
А Матильда, которая была полностью с ней согласна, сказала:
– И если у тебя остались хорошие воспоминания – уверена, так и есть, – пусть они всегда будут с тобой. Пусть их ничто не испортит.
– И потом, не то чтобы он ушел от тебя к кому-то еще, – добавила Линнеа. – Он… Ну, он же на Северный полюс уехал. Это совсем другое.
– И все же, – вступила в разговор Матильда, – это довольно эгоистично с его стороны, правда? Он же не обязан был туда ехать.
– Да, думаю, не обязан, – ответила Бим.
– А вы обсуждали это между собой? – спросила Сигне. – Он спрашивал: «Ты не против, если я уеду на Северный полюс?» Или еще как?
Подруги ждали ее ответа. Она взглянула на них. Может, просто им рассказать, и всё? Признаться, что никакого Сикстена никогда не существовало? Нет, она не может этого сделать. Вся эта идиотская история была уже практически позади; притворяться придется еще всего пару минут. И имя Сикстена больше никогда не будет упомянуто между ними. Она скажет, что для нее это слишком болезненно, и им придется с этим смириться.
– Да, мы об этом говорили, – сказала Бим. – Говорили часами. Он сказал, что для него это хорошая возможность набраться опыта в области полярной медицины. Как я понимаю, это совсем другое, чем обычная медицина.
Сигне кивнула.
– Да, я тоже так думаю. – Но тут ей пришла в голову новая мысль: – А как же учеба? Ты сказала, ему предлагали место на медицинском.
– Да, предлагали.
– И что, он отказался? – спросила Линнеа.
– Нет, поступит, когда вернется.
Линнеа ничего не могла понять.
– Но ты же сказала, что это будет только через год?
– Да, где-то так.
– Да уж, – поддержала ее Сигне. – Как это по-мужски.
И тут Матильда сказала:
– Мой дядя – климатолог. Он иногда ездит на эту исследовательскую станцию. Бывает, на несколько недель. Но не на год, конечно. Он, наверное, увидится там с Сикстеном.
На это замечание никто внимания не обратил – никто, кроме Бим. Услышав слова Матильды, она отвела взгляд. И почувствовала, что ее бросило в жар.
Глава 6
Запах зависти
В конторе было тихо. Рапорт по делу Мальте Густафссона был уже написан, вычитан на предмет ошибок и отослан начальству, сидевшему двумя этажами выше.
Когда со всем этим было покончено, Ульфу практически нечем стало заняться – пока не поступило новое дело. Это могло случиться в тот же день, или на следующий, или даже на будущей неделе; Отдел деликатных расследований работал по запросам, а запросы эти поступали не слишком регулярно. Между двумя делами иногда проходило дней по десять, а это означало, что время для трех коллег из Пятого кабинета порой тянулось бесконечно.
– Странное это чувство, – заметил как-то Ульф во время одного из этих тусклых, сонных периодов. – Сидишь здесь и надеешься, что кто-нибудь где-нибудь совершит нечто эксцентричное.
Анна не замедлила с ним согласиться. У нее в ящике рабочего стола лежало вязание, и она могла бы, по крайней мере, занять руки, но Ульф предупредил ее, что, загляни к ним суперинтендант – а он имел обыкновение являться внезапно, – будет не слишком хорошо выглядеть, если один из сотрудников будет занят вязанием, а другой (а именно Эрик) изготовлением мормышек у себя на столе.
– Нужно, чтобы у нас был занятой вид, – сказал Ульф. – Даже если мы на самом деле ничем не заняты. Иначе нас могут ждать внезапные сокращения.
– Лично я, – сказал Эрик, поднимая руку, – буду счастлив остаться не удел.
– Тебе-то хорошо, – заметил Карл. – Но что я буду делать, если не нужно будет ходить на работу, просто не знаю.
Ульф и сам последовал своему совету. В папку для текущих запросов он вложил один из старых номеров «Северного искусства». Это значило, что он может сидеть за столом, читать о скандинавском искусстве, и никакой посетитель не заподозрит, что он занят отнюдь не работой.
Он пролистал журнал. Там была пара статей по искусству Гренландии, несколько рецензий на свежие издания, посвященные шведской и датской живописи, и аналитическая статья о связях отцов финской нации с искусством конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Ульф изучил оглавление; содержимое журнала по большей части было ему знакомо – номер был трехгодичной давности, – но он обнаружил, что забыл практически все, что тогда читал. В этом-то и заключалась прелесть «Северного искусства»: он мог спокойно вернуться на несколько номеров назад и освежить в памяти мнения и факты, которые успел забыть. Вот выйду на пенсию, подумал он – хотя, конечно, пенсия была лишь отдаленной перспективой, – и буду читать «Северное искусство» сколько душе угодно, с ничуть не меньшим удовольствием, чем Эрик – рыбачить, когда выйдет на свою, гораздо более близкую, пенсию.
