В доме у Бронте были мягкие диваны, в которых тонешь, и картины в подлинниках по стенам, и восхитительный старый ковер («исфаханский») поверх дубового паркета. В камине – большая ваза темно-розовых пионов. Во всем вкус, во всем удобство. Реджи вспоминала дом доктора Траппер. В один прекрасный день Реджи и сама хотела обзавестись таким домом.
Бронте без диерезиса была миниатюрной красавицей за сорок, матерью троих детей («Ноа, Тилли и Джейкоб»), в спортивном костюме «Лулулемон». Волосы утянуты в вихрастый узел на макушке, – похоже, Бронте только что из спортзала.
– Теплая йога, – засмеялась она смущенно, словно это какая-то ерунда.
На диване нежился крупный темно-серый кот.
– Иван, – представила его Бронте. – Как Грозный. Осторожнее, он кусается, – умильно прибавила она. Взяла кота и унесла в другую комнату. – Мало ли. Он не любит чужих.
– Да кто ж их любит? – сказала Реджи.
Бронте работала ветеринаром.
– Только мелкие животные. Не хочу всю жизнь просидеть, сунув руку по плечо в коровью жопу, – смеялась она.
Ее муж Бен – консультант по ЧС в Центральной больнице Лидса. Эти двое лечили всех от мала до велика. У Бронте была чудесная улыбка – вот что Реджи мигом запомнилось.
Илкли еле-еле перешел через границу в Уэст-Йоркшир, отчего Реджи с Ронни и досталось это дело. Бронте полюбилась им сразу. Как не проникнуться к женщине, которая с аристократическим акцентом произносит «коровью жопу» и покупает тебе клубничные тарталетки «У Бетти»?
Солнце скромным помолвочным кольцом с алмазом на худом пальце Бронте пускало зайчики через окно. Пулялось маленькими дроблеными радугами в эти лимонные стены, когда Бронте наливала чай. Ронни и Реджи выпили чай, съели клубничные тарталетки, а затем достали блокноты и под диктовку Бронте Финч записали длинный перечень всех мужчин, которые насиловали ее в детстве, начиная с ее отца, мистера Лосона Финча, судьи Суда короны.
– Мрачно там.
– В Уэйкфилде?
– В Хоэрте. Я вот думаю, сестрам Бронте жизнь была – все равно что тюрьма, – задумчиво сказала Реджи. – И она же странным образом дарила им свободу.
– Я их никогда не читала.
– Даже «Грозовой перевал» в школе?
– Неа. Я только песню Кейт Буш знаю.
– Детектив-констебль Ронни Дибицки и детектив-констебль Реджи Дич. Мы ищем мистера Стивена Меллорса.
– Извините, – сказала секретарша юридической конторы Стивена Меллорса в Лидсе, – мистера Меллорса сегодня нет. Он, по-моему, работает из дома.
Здание новое, сплошь сталь, и хром, и чудной арт. Храм во славу денег.
– Спасибо. Передайте, пожалуйста, что мы заходили.
– А что сказать, когда он спросит зачем?
– У нас кое-какие вопросы о его клиентах. Прежних клиентах. Я оставлю визитку.
Они забрали машину с многоэтажной парковки.
– Денег в Лидсе куры не клюют, – отметила Ронни.
– Не то слово.
Реджи думала было позвать Ронни к себе в квартиру «кофе глотнуть», но это же будет ужас как непрофессионально. А вдруг Ронни сочтет это приглашением к некоей близости, и тогда придется выдавать стандартную конфузную телегу, мол, я не лесбиянка, была бы лесбиянкой – тогда бы конечно? Но абсурдно предположить, что Ронни станет к ней подкатывать лишь потому, что лесбиянка, и вообще, с чего бы Реджи нравилась ей, если Реджи никому на свете не нравится? (А вдруг она правда лесбиянка, просто, как настоящая шотландская пресвитерианка, умудряется это вытеснять?) Если люди предполагали, что она лесбиянка (а они часто это предполагали, поди пойми с чего бы), Реджи никогда не отрицала, потому что отрицание означает, что лесбиянкой быть плохо. Похоже, Нокс
[90] ее нокаутировал, да?
– Мы весь день будем сидеть на парковке и любоваться бетоном?
– Извини. Куда теперь? Если хочешь, давай ты за руль.
– Фелисити Ярдли. Известна местной полиции – проституция, наркотики.
Домофон был древний и на вид замызганный.
– Она дома, – сказала Реджи. – Наверху штора качалась, я видела.
Ронни нажала звонок. Ответа не последовало. Работает ли домофон, большой вопрос, но Ронни все равно в него заговорила:
– Мисс Ярдли? Я детектив-констебль Ронни Дибицки, со мной детектив-констебль Реджи Дич. Мы подняли давнее дело. Это просто плановая беседа, вам она ничем не грозит. Мы проверяем ряд лиц, связанных с этим делом, потому что возникли новые обвинения.
Ничего. Ронни снова позвонила. Все равно ничегошеньки.
– Ну, мы же не можем ее заставить. Давай заедем попозже. Дай еще салфетку. Бог его знает, кто на эту кнопку жал. Есть, кстати, хочу – умираю. Мы же купим картошки?
– Ну знамо дело, – сказала Реджи.
– А дальше кто?
Реджи сверилась с блокнотом.
– Кэтлин Кармоди, дочь Кармоди. Ее ни разу не допрашивали, но Бронте сказала, что Кэтлин иногда появлялась на вечеринках. Они примерно сверстницы – понятно, я думаю, что это значит. И мне не нравится называть это вечеринками, – прибавила она.
– Потому что предполагается, что на вечеринках ты веселишься.
– Ну, лично я – нет, – ответила Реджи, – но в целом да.
Кэтлин Кармоди сидела посреди игровой галереи, как паучиха в паутине. Порой кто-нибудь подходил к ее кабинке и разменивал деньги. Это и автоматы умеют – дочери Кармоди досталось какое-то избыточное занятие. Лицо у нее было нездорового оттенка, точно у подземного жителя, что никогда не видит солнца.
Дребезг в галерее драл уши, разноцветье – глаза. Словно проектировали под секретный проект ЦРУ – нарочно сводить людей с ума.
– Мисс Кармоди? Кэтлин Кармоди? – спросила Реджи, перекрикивая грохот. – Я детектив-констебль Реджи Дич, а это детектив-констебль Ронни Дибицки. Мы подняли давнее дело, касавшееся вашего отца, Майкла Кармоди. Это просто плановая беседа, вам она ничем не грозит. Мы проверяем ряд лиц, связанных с этим делом, потому что возникли новые обвинения, и хотим задать вам несколько вопросов, если вы не против. Мы пытаемся достроить картину, заполнить лакуны. Примерно как пазл собирать. А нельзя поговорить где-нибудь приватно?
– Отъебитесь. И если еще увижу тут ваши рожи – останетесь без рож. Все понятно?
– У тебя не создалось впечатления, что она не расположена с нами разговаривать? – спросила Реджи, когда они вернулись в машину.
– Детектив-констебль Реджи Дич и детектив-констебль Ронни Дибицки, миссис Брэгг. Не забыли нас? А мистер Брэгг дома?
