В кабинет вошел Ассад и положил перед Карлом тонкую папку. Он выглядел недовольным.
– Карл, у нас в коридоре сломались еще четыре полки. Нам необходимо выделить побольше места для стеллажей, а то нагрузка на полки очень большая.
Карл кивнул. Здесь бумажки, там бумажки… Была б его воля, он сжег бы бо́льшую часть этой макулатуры.
Мёрк открыл папку. Не так уж и много материалов оказалось у них в подвале по делу Стефани Гундерсен. То есть, судя по всему, это дело все еще находилось в ведении отдела убийств.
Карл открыл последнюю страницу, прочитал завершающие строки и кивнул сам себе.
– Ассад, ты забыл про кофе, – сказал он, не поднимая взгляда от бумаги.
Помощник встрепенулся.
– Для него?
Карл подмигнул.
– Только приготовь, пожалуйста, самый замечательный кофе на свете, этот человек очень нуждается в твоем напитке.
И Карл повернулся к Могенсу. Ассад тем временем исчез в коридоре.
– Я обратил внимание, Могенс, что вы уже бывали в Управлении и признавались в совершении других преступлений.
Мужчина виновато кивнул.
– И всякий раз у вас оказывалось недостаточно знаний о характере и обстоятельствах каждого конкретного преступления, в связи с чем вас отправляли домой с рекомендацией записаться на прием к психологу и больше не приходить.
– Да, это правда. Но на этот раз преступник точно я, можете мне поверить.
– Однако вы решили больше не обращаться в отдел убийств с признанием, так как они в очередной раз отправят вас домой с тем же самым советом, правильно?
Могенс, казалось, пришел в восторг от предположения Карла.
– Да, именно поэтому.
– А кстати, Могенс, вы были у психолога?
– Да, много раз. Я даже лежал в больнице Дроннинглунд со всеми вытекающими последствиями.
– С какими такими последствиями?
– Ну, пил транквилизаторы и все прочее. – Он чуть ли не гордился этим.
– Ясно. Но я могу ответить вам лишь то же, что и сотрудники отдела убийств. Могенс, вы больной человек, и если вы снова явитесь сюда с ложным признанием, нам придется вас задержать. Я уверен, что повторная госпитализация вам поможет, но сами вы поступайте как хотите.
Могенс нахмурился. В голове у него явно закопошились безумные мысли.
Ложь, обильно приправленная искренними сожалениями с добавлением щепотки достоверных фактов, которые Могенс присвоил себе, разбавилась теперь отчаянием. Зачем ему это все? Карл никогда не понимал таких людей.
– Могенс, не надо ничего больше говорить. Наверное, вы думали, что мы здесь, в подвале, совсем не в курсе вашей истории, но вы ошиблись. Кроме того, я знаю, что ваше описание нападения на женщину насквозь фальшиво. Точка и направление удара, поза, в которой обнаружено тело пострадавшей, количество нанесенных ударов… Вы не имеете никакого отношения к убийству – и можете отправляться обратно в свой Нэствед!
– Эй, сеньор Ассад уже несет вам кофе по-мексикански в чашке тончайшего фарфора! – пропела кудрявая башка.
– С сахаром? – спросил Ассад, ставя чашку перед Могенсом.
Мужичок молча кивнул. Он выглядел так, словно его лишили возможности разрядки за мгновение до наступления оргазма.
– Перед поездкой этот кофе незаменим, только его обязательно надо выпить залпом, – улыбаясь, предупредил Ассад. – Как раз то, что вам нужно.
По лицу мужчины скользнуло подозрение.
– Если вы этого не сделаете, придется арестовать вас за дачу ложных показаний, Могенс. Так что лучше пейте, – прибегнул к давлению Карл.
Оба следователя склонились над Могенсом, внимательно наблюдая, как тот не спеша берет чашку и подносит ее к губам.
– Залпом! – приказал Ассад.
Кадык на шее у Могенса несколько раз подпрыгнул, и чашка наконец оказалась пустой. Теперь оставалось только ждать. Бедняга.
* * *
– Сколько же чили ты насыпал ему в кофе? – поинтересовался Карл, когда они наконец отмыли стол от рвоты.
Ассад пожал плечами.
– Не так уж и много. Но это был перец сорта «Каролинский жнец».
– А он что, особенно жгучий?
– О да, Карл. Ты же сам видел.
– А он, случаем, не умрет?
– Вряд ли.
Мёрк улыбнулся. Впредь Могенс Иверсен уж точно не станет обременять отдел «Q» подобными обращениями.
– Карл, мне внести в рапорт сведения о так называемом признании этого парня?
Вице-комиссар полиции покачал головой, перелистывая материалы по делу.
– Я вижу, это одно из дел Маркуса Якобсена. Жаль, что он так и не раскрыл его.
Ассад кивнул.
– Они, по крайней мере, выяснили, каким оружием была убита женщина?
– Нет, насколько я могу судить. Написано – каким-то тупым предметом. Мы уже об этом слышали.
Карл захлопнул папку. Когда-нибудь отдел убийств отложит это дело в дальний угол. Видимо, тогда им придется разобраться в нем поподробнее.
Всему свое время.
Глава 5
Понедельник, 2 мая 2016 года
Анне-Лине Свенсен явно не принадлежала к числу самых счастливых божьих созданий, и тому было несколько причин. Вообще-то надо заметить, что от природы она была наделена всем понемножку. Неплохие мозги, более-менее симпатичные черты лица, ладная фигура, в былые времена заставлявшая многих мужчин оборачиваться… Однако она так и не научилась правильно пользоваться своими достоинствами и с течением времени усомнилась в их целесообразности.
Анне-Лине, или Аннели, как она сама любила себя называть, совершенно не умела ориентироваться по своему жизненному компасу, как выражался ее отец. Например, когда лучшие мужчины стояли справа, она непременно поворачивала голову налево. Покупая одежду, она всегда предпочитала прислушиваться к внутреннему голосу, а надо было всего-навсего посмотреть на себя в зеркало. При выборе специальности она руководствовалась в большей степени краткосрочными, нежели долгосрочными перспективами, и в конечном итоге оказалась в ситуации, которую никак не могла предсказать и пожелать для себя.
После череды унылых отношений Анне-Лине очутилась среди тридцати семи процентов взрослых датчан, страдающих от одиночества, которое пыталась «заесть» большим количеством вредной пищи. В результате она испытывала постоянное неудовлетворение по поводу расплывшейся фигуры и почти невыносимой усталости. Но самым неприятным из всех жизненных просчетов была опостылевшая работа. В молодости, подверженная влиянию юношеского идеализма, Анне-Лине считала, что работа на социальном поприще принесет огромную пользу обществу и личное удовлетворение ей самой. Откуда ей было знать тогда, что новое тысячелетие начнется с волны опрометчивых и необдуманных политических решений, которые приведут к тому, что она окажется в тисках так называемого сотрудничества с некомпетентными чиновниками среднего звена и столь же далекими от жизни несговорчивыми политиками? На протяжении всех этих лет ни она сама, ни ее коллеги не имели ни малейшего шанса идти в ногу со всевозможными директивами, распоряжениями и не успевали вникать в новые аналитические возможности, беспрерывно спускаемые сверху сотрудникам центра, тяжелым бременем ложась на плечи персонала. И в конце концов Анне-Лине оказалась в сердцевине сложнейшей системы социального обеспечения, которая была совершенно не организована и зачастую приходила в противоречие с законодательством. А аппарат, призванный распределять социальные блага, кажется, вообще не был приспособлен для адекватного функционирования. Многие коллеги слегли со стрессом, как и сама Аннели. Два месяца она провела дома под одеялом, наедине с мрачными депрессивными мыслями, совершенно лишившись способности концентрироваться на самых простых занятиях. А когда наконец вышла на работу, ей стало еще хуже, чем прежде.
