– Вопрос в точку, Ассад. В целом на протяжении всех двадцати семи лет с первого января она начинает писать новую фразу, за исключением четырех случаев.
Ассад и Карл вновь посмотрели на список, особенно выделив 1998 и 1999 годы. Они были отмечены словом «УМИРАЮ». От одного его вида мурашки бежали по спине. Неужели их Роза действительно настолько двинулась умом, что вновь и вновь изо дня в день на протяжении полутора лет выводила на бумаге слова «УМИРАЮ УМИРАЮ УМИРАЮ»?
– Это какое-то извращение, – прокомментировал Мёрк. – Как может молодая женщина изо дня в день упорно писать этот ужас? А потом она резко меняет пластинку и бесконечно призывает на помощь… Что с ней стряслось?
– Это по-настоящему страшно, – тихо отозвался Ассад.
– Гордон, ты уже посчитал, какого именно числа в девяносто девятом году изменилась фраза? – спросил Карл.
– Восемнадцатого мая! – немедленно ответил Гордон. Он был очень горд собой, и небезосновательно.
– О мой Бог, только не это… – выдохнул Мёрк.
– А разве в этот день произошло что-то особенное? – выразил недоумение Гордон.
Карл кивнул и указал на тонкую картонную папку в обложке желтого цвета, пристроившуюся на нижней полке металлического стеллажа между двумя папками с белыми наклейками. На них было написано: «Регламент». Ни один сотрудник отдела «Q» сюда и близко не подходил.
Гордон протянул руку за папкой и передал ее Карлу.
– Все объяснения лежат здесь, – заявил тот и, вытащив из желтой обложки газетную страницу, положил ее на стол.
Он обратил внимание коллег на дату в верхней части газетной вырезки – 19 мая 1999 года, – затем скользнул пальцем вниз по странице и остановился на одной из второстепенных новостей.
«Чудовищный несчастный случай на сталепрокатном заводе унес жизнь сорокасемилетнего сотрудника», – гласил заголовок.
Мёрк принялся водить пальцем по тексту заметки и остановился перед первым упоминанием имени жертвы.
– Как видите, мужчину звали Арне Кнудсен, – констатировал Карл. – И он являлся отцом Розы.
Коллеги стояли как вкопанные и переваривали полученную информацию, переводя взгляд с газетной страницы на список Гордона и обратно.
– Думаю, вы согласитесь со мной, что все эти Розины блокноты свидетельствуют о душевном состоянии, в котором пребывала наша коллега на протяжении двадцати шести с лишним лет, – подвел итог Карл, прикрепляя список Гордона к доске с заметками.
– Только надо будет убрать отсюда этот листик, когда Роза вернется, – заметил Гордон.
Ассад кивнул.
– Конечно. Она нам этого никогда не простит. Как и своим сестрам.
Мёрк был согласен с коллегами, но пока что было логичнее оставить этот список на виду.
– От Вики и Лизы-Мари мы знаем, что отец постоянно притеснял Розу и что по вечерам, находясь в своей комнате в одиночестве, она бралась за свои блокноты. Видимо, это являлось своего рода терапией для нее, однако что-то подсказывает мне, что в долгосрочной перспективе такое занятие не особо помогало, – сказал он.
– Он бил ее? – Гордон сжал кулаки, что на самом деле выглядело совсем не устрашающе.
– Нет. По словам сестер. Не было тут речи и о сексуальном насилии, – добавил Ассад.
– Значит, ублюдок досаждал ей исключительно словами? – Гордон покраснел как рак. Вообще-то, такой цвет был ему даже к лицу.
– Да. Опять же со слов сестер, – ответил Карл. – Он бесконечно третировал ее, но мы не знаем, каким образом. Нам предстоит это выяснить. Зато можно констатировать, что за истекшие двадцать шесть лет не прошло ни единого дня, чтобы эта травля не отразилась на ее состоянии и не оставила глубокий след в ее личности.
– У меня в голове не укладывается, что это та самая Роза, которую мы все знаем, – поделился своим состоянием Ассад. – А вы что думаете?
Карл вздохнул. Положение было тяжелым.
Все трое стояли перед списком Гордона и внимательно смотрели на него. Точно так же, как и оба его коллеги, Мёрк подолгу останавливал взгляд на каждой строчке.
* * *
Лишь через двадцать минут кто-то из них прервал молчание. Они стояли и изучали список, и каждый отмечал про себя, какие сведения можно было из него извлечь. Карл то и дело ощущал покалывание в сердце от сознания того, что Роза постоянно практиковала такую самодостаточную уединенную терапию. Так долго и тщетно призывала на помощь…
Он вздохнул. По-настоящему тягостной была мысль о том, что эта женщина, которую они вроде бы хорошо знали, все эти годы жила со столь всеобъемлющей, глубокой эмоциональной нагрузкой, с которой имела возможность справляться только посредством грубых слов и высказываний.
«Эх, Роза», – думал Мёрк. Несмотря на то что внутри у нее творился весь этот ужас, она все же была готова неизменно поддерживать и утешать своего шефа, когда тот совсем падал духом. И вдобавок ко всему ежедневно находила в себе силы усердно и зачастую с ущербом для своего здоровья принимать участие в расследовании суровых дел, поступавших в отдел «Q». До тех пор, пока Роза имела возможность обратиться к спасительной системе записей у себя дома, ей был доступен способ избавления от накопившегося в ее душе негатива.
Смышленая умница Роза. Порой жутко раздражающая, но замечательная. Мученица Роза. И вот теперь она снова в больнице… То есть в конце концов системы, придуманной ею для себя самой, оказалось недостаточно.
– Послушайте, – вслух сказал Карл.
Гордон с Ассадом подняли глаза на шефа.
– Нет никаких сомнений в том, что выбор слов для блокнотов определяется ее отношением к отцу. Но можем ли мы также предположить, что всякий раз, когда фраза меняется в середине года, это связано с конкретными событиями, причем в первые годы исключительно с плохими?
Коллеги кивнули.
– А позже, вероятно, происходило нечто позитивное. Мрачный ад двухтысячного года мало-помалу развеивался на протяжении последних лет, и это движение в конце концов привело к фразе «Я ХОРОШАЯ». Итак, если мы хотим понять, что стряслось с Розой, а мы, конечно, хотим этого, то наша задача – выяснить, какие события отразились на ее настроении позитивно, а какие – негативно. Ярче всего эта перемена прослеживается в связи с гибелью отца в девяносто девятом году – от абсолютно непримиримого настроя чуть ли не к смирению.
– А как вы думаете – создавая эти записи, она обращалась к себе самой или к своему отцу? – спросил Гордон.
– Ответить на твой вопрос нам как раз должны помочь те, кто близко знал ее в то время.
– Значит, нам нужно вновь обратиться к сестрам. Может быть, они в курсе, что происходило в те годы, когда происходила внезапная смена фразы.
Карл согласился.
Гордон снова обрел свой привычный цвет лица, придающий его коже сходство с печеночным паштетом. Очевидно, больной внешний вид всегда свидетельствовал о его замечательном самочувствии. Прежде эта мысль не приходила Карлу в голову.
