Его серебристые глаза превращаются в осколки льда.
– Чтобы я мог поступить в престижный университет типа Стэнфорда? Окончить его и найти работу в офисе с девяти до пяти, а потом жениться, купить дом, завести собаку и парочку детей? Достичь ангельско-американской мечты и жить долго и счастливо? Кстати, как будут называть моих детей, если у них окажется тридцать семь с половиной процентов ангельской крови? Думаешь, для этого есть какое-нибудь латинское название?
– Ты можешь достичь этого, если захочешь.
– Но я этого не хочу, – возражает он. – Так поступают люди, Клара. А я не отношусь к ним.
– Это не так, – выпаливаю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
– Я человек лишь на четверть. – Он осматривает меня с ног до головы, словно пытаясь определить, где проявляется моя человечность. – И этого очень мало. Так почему это должно влиять на меня?
Я скрещиваю руки на груди, чтобы сдержать дрожь, которая вызвана отнюдь не холодом.
– Джеффри, – спокойно говорю я. – Мы не можем убежать от собственных проблем.
Он вздрагивает, а затем протискивается мимо меня к двери.
– Не стоило мне приходить сюда, – бормочет он.
И я тут же задаюсь вопросами: «Зачем тогда он это сделал? Почему захотел меня увидеть?»
– Подожди. – Я тянусь к нему и хватаю за руку.
– Отпусти меня, Клара. Я больше не играю в эти игры. Я покончил со всем этим и отныне не позволю кому-либо указывать мне, что делать. А стану делать то, что хочу сам.
– Прости! – Я замолкаю и делаю глубокий вдох. – Прости! – более спокойно продолжаю я. – Ты совершенно прав. Мне не стоило командовать тобой. Я не…
«Мама», – хочется продолжить мне, но слова застревают в горле. Я отпускаю его и отхожу на пару шагов назад.
– Прости, – повторяю я.
С минуту он пристально смотрит на меня, словно решая, стоит ли продолжить разговор.
– Мама знала, – наконец признается он. – Знала, что я решу сбежать.
Я пристально смотрю на брата.
– Откуда?
Он усмехается:
– Она сказала, что ей птица на хвосте принесла.
Да, не сомневаюсь, что она именно так и сказала.
– Это всегда немного раздражало в ней. Верно?
– Да. Настоящая всезнайка. – Губы брата искривляются в болезненной улыбке.
И это разбивает мне сердце.
– Джеффри… – начинаю я, желая рассказать о рае и том, как я видела маму, но он перебивает меня.
– Главное, что она знала, – говорит он. – И даже подготовила кое-что для меня.
– Но, может, я…
– Нет. Мне не хочется, чтобы ты сейчас портила мне жизнь. – Он слегка хмурится, словно только что осознал, как это прозвучало. – Я хочу сказать, что должен во всем разобраться сам, Клара. Хорошо? У меня все в порядке. И именно поэтому я и пришел сегодня. Тебе не о чем беспокоиться.
– Хорошо, – бормочу я внезапно осипшим голосом. А затем прочищаю горло и начинаю: – Джеффри…
– Мне пора идти, – перебивает он.
Я киваю, будто нет ничего странного в том, что он куда-то торопится в пять утра.
– Тебе нужны деньги?
– Нет.
Но все же соглашается подождать, пока я сбегаю в свою комнату за бумажником, а потом берет у меня немного наличных.
– Если тебе что-то понадобится, обязательно звони мне. Я не шучу.
– Чтобы ты могла начать мной командовать? – интересуется Джеффри, но в этот раз слова звучат добродушно.
Я провожаю его до входных дверей в общежитие. На улице прохладно, и меня охватывает беспокойство, что у него нет пальто. Что сорока двух долларов, которые он взял у меня, будет недостаточно, чтобы заполучить еду и ночлег. Что мы никогда больше не увидимся.
– Отпусти уже меня, – просит он.
И я заставляю себя разжать пальцы.
– Джеффри, подожди, – зову я, когда он начинает удаляться.
Но он не останавливается и не оборачивается.
– Я позвоню тебе, Клара.
– Только попробуй этого не сделать, – кричу ему вслед.
Он заворачивает за угол здания, и мне удается продержаться на месте лишь три секунды, прежде чем я бросаюсь ему вслед. Но когда я добегаю до угла, Джеффри уже нет.
Дурацкий ворон объявляется вновь, когда я прихожу на урок счастья. Усевшись на ветку прямо за окном, он смотрит на меня. Сейчас время медитации, а значит, мне следовало бы, как и всем остальным шестидесяти студентам, выбрать позу поудобнее и отпустить все мирские мысли и прочие тревоги. Но это невозможно, потому что я тут же начну светиться, словно солнце. Еще мне полагается держать глаза закрытыми, но я то и дело открываю их, чтобы посмотреть, улетела ли птица. Но каждый раз она все так же сидит на ветке и смотрит на меня, как бы спрашивая: «Ой, какая досада, и что ты теперь будешь делать?»
«Это совпадение», – думаю я. Птицы наверняка разные. Не верится, что одна и та же птица следит за мной. Да, они похожи, но, как по мне, все вороны одинаковые. Чего бы ей от меня понадобилось?
И эти мысли, конечно же, мешают мне обрести внутренний покой.
– Отличная работа, ребята, – потягиваясь, говорит доктор Уэлч. – А теперь я дам вам несколько минут, чтобы вы могли сделать записи в дневнике благодарности, после чего мы приступим к обсуждениям.
«Улетай, – глядя на птицу, думаю я. – Не вздумай оказаться Чернокрылым. Ты – обычная птица. Мне не хочется сейчас разбираться еще и с ними».
Ворон склоняет голову в сторону и, каркнув, улетает прочь.
Я делаю глубокий вдох, а затем медленно выдыхаю. «Я просто схожу с ума, – говорю себе я. – Это всего лишь птица. Дурацкая птица. Хватит себя изводить».
Успокоившись, я достаю свой дневник и, чтобы выпустить пар, пишу: «Я благодарна, что медитация закончилась».
Сидящий рядом парень косится в мою тетрадь, а затем ухмыляется мне.
– У меня тоже не особо получается медитировать, – признается он.
Эх, если бы он только знал почему. Но я, кивнув, улыбаюсь ему в ответ.
– Ты ведь Клара, верно? – шепчет он. – Я запомнил тебя по дурацкой игре-знакомству, в которую мы играли в первый день в общежитии.
Доктор Уэлч прочищает горло и многозначительно смотрит на нас, намекая, что нам следует писать благодарности, а не болтать.
Парень ухмыляется и слегка поворачивает ко мне дневник, чтобы я могла прочитать его запись: «Я Томас, и я благодарен, что по этому предмету ставят зачет, а не оценку».
Улыбнувшись, я вновь киваю ему. Я тоже знала его имя. Про себя я называю парня Неверующим Фомой
[2], потому у него всегда найдутся уточняющие вопросы на любое из утверждений преподавателя. Например, на прошлой неделе доктор Уэлч сказал, что мы должны перестать гоняться за материальными вещами и больше радоваться тому, что имеем. И Томас тут же поднял руку, а затем сказал: «Но если мы будем довольствоваться тем, что имеем, то перестанем стремиться к чему-то большему. Конечно, мне хочется быть счастливым, но я поступил в Стэнфорд не для того, чтобы обрести счастье. А чтобы стать лучшим из лучших».
