– Азазель ищет Трипларов, – продолжает Семъйяза. – Он всегда считал себя коллекционером красивых женщин, сильных мужчин и тех, в ком превалирует ангельская кровь. Он верит, что тот, кто будет контролировать Трипларов, получит преимущество в предстоящей войне. Поэтому старается всеми силами заполучить их. Так что если он узнает, кто ты на самом деле, то не успокоится, пока не подчинит своей воле или не уничтожит тебя.
Я поворачиваюсь, пока слова «если он узнает, кто ты на самом деле» эхом отдаются в ушах.
– Это очень интересно, Сэм, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Мама хранила лишь один секрет, – я заставляю себя посмотреть ему в глаза, – о том, что она умирает. А это уже не новость.
Как только я произношу слово «умирает», его на мгновение окутывает отчаяние, которое ощущается даже сквозь воздвигнутую между нами стену. Но затем на его лице вновь появляется улыбка.
– Ох, какую запутанную ложь мы сплетаем, когда делаем это впервые, – говорит он.
– Думай что хочешь.
Да уж, моему положению не позавидуешь. Меня некому подвезти. А я приехала сюда с Билли и собиралась улететь домой, но где гарантия, что он не превратится в птицу и не отправится за мной?
– У меня возникли подозрения на твой счет с самой первой встречи, – спокойно продолжает он, будто и не заметил, как я пыталась уйти от разговора. – Потому что у меня в голове не укладывалось произошедшее в лесу. Ты сопротивлялась мне сильнее, чем остальные. Да еще и умудрилась вернуться из ада на землю. Ты не только призвала венец, но и одолела меня. – Семъйяза качает головой, словно я очаровательная малышка, которая вдруг решила надерзить.
– Это сделала мама, – возражаю я, надеясь, что он мне поверит.
– Твоя мать была необыкновенной, – отвечает он. – Прекрасной, сильной, наполненной огнем и жизнью, но все же оставалась лишь Демидиусом. И не умела переходить из одного мира в другой. На это способны лишь Триплары.
– Ты ошибаешься, – дрожащим голосом говорю я, несмотря на все попытки казаться спокойной.
– Нет, – тихо говорит он. – Твой отец ведь Михаил? Везучий ублюдок.
Видимо, мне не удастся легко отделаться от Семъйязы, но чем больше он говорит, тем сложнее становится не выдать себя.
– Что ж, мы мило поболтали, но на улице холодно, и мне пора идти. – Я вновь поворачиваюсь к нему спиной и устремляюсь вглубь кладбища.
– А где сейчас твой брат, Клара? – кричит он мне вслед. – Он знает о своем происхождении?
– Не смей говорить о моем брате. Отстань от него, или, клянусь…
– Не нужно ругаться, дорогая. Меня не интересует этот мальчик. Но, как я уже говорил, есть те, кто посчитает его происхождение интересным.
Кажется, он пытается меня шантажировать.
– Чего ты хочешь от меня? – остановившись, спрашиваю я через плечо.
– Чтобы ты рассказала мне хотя бы одну историю.
Он сумасшедший. Я вскидываю руки от отчаяния и вновь устремляюсь подальше от него.
– Хорошо. Как-нибудь в другой раз, – посмеивается он.
Даже не оборачиваясь, я знаю, что он превратился в птицу.
– Кар, – раздается издевательский птичий крик за спиной.
Проклятые сумасшедшие ангелы! Он так разозлил меня, что мне хочется расплакаться. Я пинаю снег ногой, и он разлетается в стороны, оголяя мокрую черную землю, сосновые иголки, гниющие листья, мертвую траву и несколько камней. Я наклоняюсь и поднимаю небольшой гладкий и темный камешек, который очень похож на те, что встречаются на дне рек. Я верчу его в руке.
– Кар, – вновь кричит ворон Семъйяза.
И я швыряю в него камень.
Это отличный бросок, благодаря которому я могла бы с легкостью попасть в команду по софтболу в Стэнфордском университете. Вот только такой бросок вряд ли бы смог повторить человек. Камень, словно пуля, перелетает через забор и летит прямо в назойливую черную птицу. Я невероятно точна.
Но камень пролетает мимо.
Потому что на ветке уже никого нет. И о вороне напоминает лишь снег, упавший с нее на лесную подстилку. Я снова одна.
Хотя бы сейчас.
Внутри все зудит от желания развести огонь в камине в гостиной, приготовить ужин для нас с Билли и, возможно, развесить рождественские украшения. Еще хочется позвонить Венди и узнать, вдруг она не против сходить в кино или еще куда-нибудь. Мне просто необходимо сейчас хоть ненадолго окунуться в обычную жизнь. Но для начала необходимо заглянуть в продуктовый магазин.
И именно там, в середине прохода с выпечкой, я натыкаюсь на Такера.
– Привет, – выдыхаю я.
А про себя проклинаю свое глупое сердце за то, что оно пускается вскачь от одного взгляда на Такера в белой футболке и дырявых джинсах, с корзиной в руках, в которой лежат зеленые яблоки, лимон, брикет масла и упаковка белого сахара. Видимо, его мама собирается готовить пирог.
Он с минуту молча смотрит на меня, словно раздумывает, стоит ли вообще разговаривать со мной, а затем выпаливает:
– Оригинальный наряд. – Он вновь обводит взглядом мое пальто, черное платье, черные сапоги до колен и волосы, собранные в слегка растрепанный пучок на затылке. – Дай угадаю: ты собиралась телепортироваться на какую-нибудь шикарную вечеринку в Стэнфорде, но вновь ошиблась? – усмехается он.
– Я возвращалась с похорон, – натянуто отвечаю я. – С кладбища «Аспен-Хилл».
Его лицо тут же становится серьезным.
– С чьих?
– Уолтера Прескотта.
Он кивает:
– Да, я слышал. У него случился инфаркт, верно?
Я не отвечаю.
– Или инсульт, – продолжает Такер. – Или он был одним из вас.
«Из вас». Мило. Я начинаю разворачиваться, чтобы уйти – ведь как было бы правильно просто уйти и не пытаться поговорить с ним, – но тут же останавливаюсь и вновь смотрю на Такера.
– Не делай так, – прошу я.
– Как именно?
– Я знаю, что ты злишься на меня, и понимаю, по какой причине, но не веди себя так. Ты самый добрый, милый и порядочный парень из всех, что я знаю. Не веди себя как придурок из-за меня.
Он опускает взгляд в пол и сглатывает.
– Клара…
– Мне очень жаль, Такер. Знаю, мои слова не так уж много для тебя значат, но знай: мне ужасно жаль. Из-за всего. – Я вновь поворачиваюсь, чтобы уйти. – Я постараюсь держаться от тебя подальше.
– Ты не позвонила мне, – говорит он, прежде чем я успеваю сбежать подальше.
Я оборачиваюсь к нему и удивленно моргаю.
– Что?
– Летом. Когда вернулась из Италии и перед тем, как уехать в Калифорнию. Ты ведь провела дома две недели, верно? И при этом не позвонила мне. Ни разу, – объясняет он с обвинительными нотками в голосе.
