– Все зависит от того, веришь ли ты ей или нет. – Я смахиваю прядь волос, прилипшую к лицу. – Если отец ребенка Пирс, то Анджела должна быть на четвертом месяце беременности. Но она сказала, что ей предстоит рожать в марте. Вот только детей вынашивают девять месяцев, а значит, она забеременела в Италии. Так что отец ребенка Пен.
– Но она не признается в этом даже тебе? – спрашивает Кристиан.
– Нет. Она утверждает, что это Пирс. И даже ему об этом сказала. Он теперь совершенно выбит из колеи. И даже предложил ей свою помощь, но Анджела отказалась. А ведь он порядочный парень. Но, к сожалению, не отец ребенка.
Кристиан хмурится:
– Значит, она собирается придерживаться этой версии и в зимнюю сессию?
Я успеваю задеть черенком его ребра, до того как он отпрыгивает в сторону.
– Да, но затем она уходит на каникулы или что-то в этом вроде, – говорю я. – На неопределенный срок.
– А как же ее предназначение? Ведь все происходит в Стэнфорде, верно?
– Она отказывается об этом говорить. Будто перестала верить в это или решила, что не хочет сейчас думать еще и об этом. Или слишком сосредоточилась на ребенке. – Я спотыкаюсь и тут же получаю палкой по бедру. – Ай! Кристиан, мне же больно!
Он останавливается и опускает черенок.
– Но мы же договорились…
Едва он ослабляет защиту, я тут же бросаюсь на него.
– Вот тебе! Вот тебе! Исчадие ада! – кричу я.
Кристиан хохочет, и мне удается выбить из его рук «оружие», которое тут же улетает в воду. Он падает на колени, и я утыкаю ему в горло свой черенок от метлы, вынуждая поднять руки.
Но мне приятно видеть на его лице улыбку. Эти две недели дались ему нелегко. Он провел их в пустом доме, где все напоминало об Уолтере и об их жизни.
– Сдавайся, – серьезным голосом говорю я.
– Лучше уж смерть, – кричит Кристиан, а затем бросается на меня и, схватив за талию, роняет на песок.
– Нет, перестань, – пытаясь вырваться, воплю я, когда он усаживается на меня сверху. – Только не щекотка! В сражении на мечах нет щекотки! Кристиан, – сквозь смех выдавливаю я.
– Хватит, – вдруг раздается папин голос.
Мы с Кристианом замираем и поворачиваемся к нему. Думаю, мы оба на мгновение позабыли, что он находится рядом. И, похоже, ему не до смеха. Кристиан слезает с меня и помогает подняться на ноги, а затем стряхивает песок со своей рубашки.
– Еще раз, – возвращая ему черенок от метлы, говорит папа.
– Блин, ты ведешь себя как старшина в армии, – хихикаю я. – Расслабься.
– Это не урок физкультуры, – сверкнув глазами, говорит папа.
– Да они мне никогда не нравились, – шучу я.
Что, конечно, не совсем правда.
– На кону стоит твоя жизнь, Клара. Я ожидал от тебя большего. Или хотя бы серьезного отношения.
Я опускаю взгляд на песок и изо всех сил стараюсь не думать о том, что видел Кристиан: как я лежу, залитая собственной кровью, с остекленевшим взглядом. Хотя он часто с тревогой вспоминает об этом.
– Она скрывает беспокойство за шутками, – встает на мою защиту Кристиан. – И понимает всю серьезность происходящего.
Папа успокаивается и делает глубокий вдох.
– Прости, – к моему удивлению, говорит он. – Давайте немного передохнем.
Мы садимся рядышком на берегу и смотрим на волны. На лице Кристиана появляется улыбка, и я посылаю ему мысленное объятие, чтобы уверить, что у меня все в порядке, потому что он все еще подумывает высказать все, что у него на уме, архангелу Михаилу.
– По большей части, я просто ее отец, – говорит папа Кристиану.
– Знаете, чего я не понимаю? – через минуту выпаливает Кристиан. – Всю мою жизнь, с тех пор как дядя рассказал мне о Чернокрылых, меня уверяли, что от них нужно держаться подальше. Он говорил, что не стоит пытаться бороться с ними, что они слишком сильны, слишком быстры и слишком могущественны. Что их невозможно убить. «Беги без оглядки», – говорил он.
– И мама тоже, – встреваю я.
– Это правда, – отвечает папа. – Если вы столкнетесь с ангелом один на один, то не сможете победить. Дело не только в силе, скорости и могуществе. У них также есть опыт. Мы сражались друг с другом слишком долго. – Похоже, от этой мысли ему становится грустно. – А вы только научились держать мечи в руках.
– Тогда зачем все это? – интересуется Кристиан. – Если мы не можем противостоять Чернокрылым, почему дядя все лето учил меня сражаться? Почему вы нас учите использовать меч Света? – Он качает головой. – Да, я вижу себя с ним в своем видении, но… почему? Зачем все это, если я не смогу победить?
– Чернокрылые вряд ли решат напасть на тебя сами, – объясняет папа. – Ведь они все еще ангелы, а причинение любого зла тем, кто сражается на стороне добра, противоречит нашему замыслу. И это повлечет за собой нестерпимую боль. Вот почему они предпочитают использовать для этого помощников.
– Помощников? – повторяю я.
– Обладателей ангельской крови, – уточняет папа. – Всю работу за Чернокрылых делают нефилимы.
– То есть в видении мы сражаемся с другими обладателями ангельской крови, – делает вывод Кристиан.
Папа кивает.
Я пересказываю все, что услышала от Семъйязы на кладбище об Азазеле.
– Он очень опасен, – говорит папа. – Возможно, самый опасный и невероятно злой из Чернокрылых, не считая самого Сатаны. Безжалостный. Решительный. Он берет то, что хочет, и, если увидит вас и поймет, кто вы, вам несдобровать. Он поубивал или переманил на свою сторону почти всех Трипларов.
– А нас много? – дрожащим голосом спрашиваю я.
– Нет, – отвечает папа. – Вас очень мало. На самом деле на земле никогда не появляется больше семи Трипларов одновременно. И на данный момент Азазель управляет как минимум тремя.
– Семь, – еле слышно повторяет Кристиан. – Ты, я, Джеффри… Значит, остается только один.
Семь Трипларов. Семь.
Я встречаюсь взглядом с Кристианом. И в этот момент мы думаем об одном и том же: «Наш – это седьмой».
– Ребенок Анджелы, – осознаю я. – Потому что его отец – Пен.
Папа хмурится.
– Пен. – Он произносит имя так, словно это ругательство. – Отвратительное, трусливое и двуличное создание. Во многих отношениях он хуже, чем падшие. – В его глазах отражается такая ярость, что это немного пугает. – И совершенно неспособен отвечать за свои поступки.
– Я расскажу ей все по дороге в Калифорнию, – говорю я Кристиану, когда мы сидим на диване в гостиной моего дома в Джексоне перед разожженным камином и пьем малиновый чай, из-за которого я еще сильнее скучаю по маме. – Чем скорее Анджела узнает, тем лучше.
