«Так вот кто убил Анну, – думаю я, – мать моей лучшей подруги».
– Приятно познакомиться, – говорит Оливия, хотя это определенно не так. – Отдай нам ребенка. Все кончено.
Я оглядываюсь через плечо на зал. Где Кристиан?
– Ох, мы позаботились о твоем друге, хотя он довольно неплохо дрался, – выпаливает Люси. – Так что отдай нам ребенка. И, если ты сделаешь это прямо сейчас, я не стану мучить тебя перед смертью.
В горле встает ком от отчаяния и мыслей, что убитый или умирающий Кристиан лежит где-то в темноте, а его душа обнажена. Я прижимаю Уэба к груди еще сильнее. Он даже не пискнул, не издал ни звука, но сейчас нет времени разбираться, что с ним.
– Отдай мне ребенка, – повторяет Люси.
Я качаю головой.
А она вздыхает так, будто я испортила ей весь день.
– Что ж, я постараюсь продлить твои мучения. – В ее руке появляется черный клинок, от которого исходят неприятные вибрации, отдающиеся в моем теле, когда она подходит ближе. – Знаешь, твой брат – такой душка. – Люси смеется. – Он лучший парень из всех, что у меня когда-либо были. Такой внимательный. Такой сексуальный. И он сильно расстроится, когда узнает, что его сестра умерла. Это так трагично… особенно пожар. Ему потребуется много моей любви и заботы, чтобы пережить это.
«Она пытается вывести меня из себя», – понимаю я, как понимаю и то, что это бесполезно. У нас не так много времени, прежде чем здание обрушится. К тому же я замечаю краем глаза, как Оливия заходит сбоку, вынуждая меня отступить к краю сцены. Даже если бы я смогла призвать меч, мне бы не удалось отбиться от них. Тем более с Уэбом на руках.
А значит, они вполне могут прикончить меня.
«Нужно призвать венец», – думаю я. Не знаю, отпугнет ли это их, как Чернокрылых, но нужно сделать хоть что-то. Это мой единственный шанс.
Я закрываю глаза.
И пытаюсь отбросить все лишние мысли. Сосредоточиться.
Каждый раз, когда я призывала венец, то искренне желала этого – когда столкнулась в лесу с Семъйязой, когда врезалась в него на машине после выпускного – каждый раз, когда я действительно нуждалась в его силе, меня тут же окутывало сияние. Но сейчас внутри ничего не отзывается, и я просто ничего не чувствую. Я не могу призвать его.
Внутри меня лишь пустота. Потому что мне суждено проиграть эту битву.
Именно это видел Кристиан.
А значит, я умру.
«Нет, – раздается у меня в голове его голос. – Нет, ты не умрешь».
У меня на глаза наворачиваются слезы.
«Ты жив», – бормочу я.
«А теперь внимательно слушай меня и делай то, что я скажу. Хорошо?»
«Хорошо».
Вдалеке раздается вой сирен.
– Отдай. Нам. Ребенка.
Оливия подобралась так близко, что с легкостью достанет меня своим клинком. И уже заносит клинок для удара.
– Иди. К. Черту, – сквозь стиснутые зубы выдавливаю я.
Может, во мне еще не все чувства умерли.
«Подними Уэба над головой! Сейчас!» – раздается крик Кристиана у меня в голове.
И, не раздумывая, я делаю как он сказал. Как только я поднимаю малыша, Кристиан выпрыгивает из оркестровой ямы на сцену. Его сияющий меч проходит сквозь меня от плеча до бедра, разрезая одежду. Но там, где он касается кожи, я чувствую лишь приятное тепло.
– Нет! – восклицает кто-то из девушек.
Не понимая, что произошло, я опускаю Уэба и прижимаю к плечу. А затем замечаю Люси, ту, что с браслетами на руке. Она стоит в нескольких шагах от меня с искаженным от недоверия, муки и ярости лицом.
А Оливия замертво падает к моим ногам.
Разрубленная практически пополам мечом Света Кристиана.
– Я убью тебя, – впиваясь в меня взглядом и стискивая в руках черный клинок, кричит Люси.
Но Кристиан вновь рядом со мной и сжимает в руке свой меч, а сирены с каждой секундой звучат все громче. Через несколько минут это место заполонят пожарные.
Люси косится на двери.
– Клянусь, я убью тебя, Клара Гарднер. – По ее лицу скатывается слеза и на несколько мгновений зависает на подбородке, прежде чем сорваться на пол. – И твоя смерть будет мучительной, – добавляет она, а затем разворачивается и, прорываясь сквозь дым и огонь, выбегает на улицу.
Но даже отсюда слышны ее всхлипывания.
Я не смотрю на Оливию. Не могу. Вместо этого отворачиваюсь в сторону, стараясь сглотнуть подступающую к горлу желчь. Моя рубашка пропиталась ее кровью, а руки и плечи покрыты брызгами.
«Раньше театр казался мне таким безопасным, – думаю я. – Местом, куда мы могли прийти и быть самими собой. Волшебным местом».
А сейчас его пожирает огонь. И вскоре от него ничего не останется. Да и Анджелы больше здесь нет.
Медленно обернувшись, я вижу перед собой Кристиана, он тяжело дышит и прижимает руку к груди.
– Ты в порядке? – сжав мое плечо, спрашивает он. – Я не ранил тебя?
– Нет, – отвечаю я сразу на оба вопроса, а затем замечаю, что он истекает кровью. – Это ты ранен.
– Пустяки, – отмахивается он.
И в этот момент в вестибюле раздаются крики.
– Нужно выбираться отсюда, – говорит он. – Прямо сейчас.
Мы спешим к выходу в переулок за театром. Прохладный ночной воздух касается кожи и влетает в легкие, возвращая возможность дышать.
– Лучше всего улететь отсюда, – говорит Кристиан.
Он расправляет белоснежные крылья с черными крапинками, будто кто-то разлил чернила на бумаге.
Но мое сердце сковали ужас, пережитое потрясение, страх за Анджелу и смерть Оливии, так что не уверена, что у меня получится подняться над землей. Я смотрю на Кристиана и качаю головой:
– Я не смогу.
С минуту он задумчиво смотрит себе под ноги, а затем кивает и прячет крылья.
– Хорошо. Давай обойдем здание и заберем мой пикап. Думаю, так даже лучше. Как считаешь?
Я киваю.
– Понесешь Уэба? – спрашивает Кристиан.
Я смотрю на круглое личико ребенка и встречаюсь с его широко раскрытыми янтарными глазами. Глазами Анджелы. И крепче прижимаю его к себе.
– Да, понесу, – говорю я.
Мы бежим по укутанным дымом улицам Джексона.
Как только мы добираемся до машины, Кристиан дрожащими руками вставляет ключи в замок зажигания. Его челюсти сжимаются, когда мотор оживает, и мы отъезжаем от тротуара. Мы не спешим разговаривать, поэтому некоторое время единственное, что нарушает тишину, – это рев мотора. Нужно бы сказать ему, что он едет слишком быстро, а нам не стоит сейчас попадаться на глаза полиции, учитывая, что наша одежда в крови, а у меня на руках ребенок, но я решаю помалкивать. Он и так много для меня сделал.
