«Будь смелой, моя дорогая. Ты сильнее, чем думаешь».
А ведь еще мне нужно придумать, какую историю рассказать Семъйязе, вспоминаю я. Это моя плата за проезд. Историю о маме.
Но какую?
Думаю, стоит выбрать ту, что покажет лучшие качества мамы: ее жизнелюбие, красоту, чувство юмора. То, что Семъйяза больше всего любит в ней. Да, это было бы лучшим выходом.
Я закрываю глаза и вспоминаю все видеозаписи, которые мы пересмотрели за несколько дней до ее смерти, все те моменты, которые связаны друг с другом, словно лоскутное одеяло. Мама в шапке Санта-Клауса встречает нас рождественским утром. Или она кричит с трибун во время первого футбольного матча Джеффри. Или нагибается, найдя плоского морского ежа идеальной округлой формы на пляже в Санта-Круз. Или мы отправляемся в Дом Винчестеров
[18] в ночь Хэллоуина, а она пугается даже больше нас, из-за чего мы подтруниваем над ней – о боже, как же сильно мы дразнили ее, – но она все же проходит с нами всю экскурсию, хоть и не отпуская наших рук, а когда мы выходим оттуда, говорит: «Пойдемте домой. Я хочу забраться в кровать, укрыться одеялом с головой и притвориться, что в мире нет ничего страшного».
В голове всплывает миллион воспоминаний. Бесчисленные улыбки, смех и поцелуи. Как она говорила мне, что любит меня, каждый вечер, перед тем как я отправлялась спать. Как она верила в меня, будь это контрольная по математике, балетный концерт или выяснение моего предназначения на земле.
Но вряд ли среди этих историй есть та, которую бы хотел услышать Семъйяза. А вдруг того, что я расскажу ему, будет недостаточно? Вдруг, услышав мою историю, он посмеется своим жутким смехом и откажется провожать меня в ад?
Я могу облажаться еще до того, как начну.
От этой мысли начинает кружиться голова. Я открываю глаза, чувствуя, как меня слегка пошатывает. Впервые в жизни меня пугает высота. И охватывает страх упасть.
Я отползаю от края, чувствуя, как сердце колотится в груди.
«Ого. Я слишком сильно переживаю, – думаю я, потирая глаза. – Нужно успокоиться».
И в этот момент мне в лицо ударяет порыв теплого ветра, а мои волосы решают, что им надоела резинка, выскальзывают из хвоста и лезут в лицо. Я кашляю и смахиваю их, на секунду даже жалея, что у меня нет ножниц. Я бы тут же обкорналась. Может, мне еще доведется это сделать, если – вернее, когда – я вернусь из ада. Ведь для новой жизни в бегах придется кардинально измениться.
Раздумывая над этим, я поднимаю голову, и у меня перехватывает дыхание. Тучи практически рассеялись, а вдалеке виднеется лишь несколько белых облачков. И я вижу перед собой чистое небо да солнце, медленно клонящееся к океану и золотящее верхушки деревьев.
«Что произошло? – ошеломленно думаю я. – Неужели это моих рук дело? Неужели мне удалось каким-то образом рассеять тучи?» Я знаю, что Билли умеет управлять погодой, и иногда, когда ее захватывают сильные эмоции, это происходит неосознанно. Но мне и в голову не приходило, что я способна на что-то подобное.
Я поднимаюсь на ноги. По какой бы причине ни развеялись облака, теперь я могу полетать. Пусть даже несколько минут. Это похоже на подарок судьбы. Я снимаю толстовку и, потянувшись, собираюсь призвать крылья.
Но тут до меня доносится шорох, скрежет кроссовок о камень и тихое ворчанье, пока кто-то взбирается на скалу. Видимо, кто-то поднимается сюда.
Проклятье. Я никогда раньше здесь никого не видела. Да, это общественная тропа, и любой может гулять по ней, но обычно тут никого нет. Это трудный подъем. Так что я рассчитывала, что могу побыть здесь одна.
А теперь мне еще и не удастся полетать.
«Чертов идиот, – думаю я. – Найди себе другое место». Но тут за край скалы цепляются чьи-то ладони, а затем появляются руки и лицо. Только это не чертов идиот.
Это мама.
– Ох, привет, – говорит она. – Не знала, что тут кто-то есть.
Она не узнает меня. Да, ее голубые глаза расширяются при виде меня, но это вызвано не узнаванием, а удивлением. Она тоже никогда не встречала здесь других людей.
«Мама прекрасна, – замечаю я. – Еще моложе, чем я когда-либо видела». Ее волосы вьются мелкими кудрями вокруг головы, и, увидь я ее такой, еще долго бы дразнила «барашком». На ней светлые джинсы и синий свитер, оголяющий одно плечо, который напоминает мне о том, как мама однажды заставила меня посмотреть с ней фильм «Танец-вспышка»
[19] по кабельному. Она напоминает девушку с плакатов восьмидесятых и выглядит такой здоровой, такой довольной жизнью. И от этого у меня встает в горле ком. Мне так хочется обнять ее и никогда не отпускать.
Мама смущенно отводит глаза, заметив, что я смотрю на нее.
– Привет, – одернув себя, выдыхаю я. – Как дела? Сегодня чудесный день, правда?
Теперь уже она разглядывает меня: узкие джинсы, черную майку, распущенные и развевающиеся на ветру волосы. В ее глазах видна настороженность, но и любопытство.
– Да, погода прекрасная, – повернувшись лицом к долине, отвечает она.
– Я – Клара, – протянув ей руку с самым дружелюбным видом, говорю я.
– Мэгги, – представляется она и слегка пожимает мне руку.
Но даже за это короткое прикосновение я улавливаю ее чувства. Она злится. Это ее любимое место, и ей хотелось побыть здесь одной.
Я улыбаюсь:
– Ты часто приходишь сюда?
– Это мое любимое место для размышлений, – говорит она таким тоном, что становится понятно, что она хочет побыть здесь одна, а мне пора уходить.
Но я никуда не собираюсь.
– И мое тоже.
Я снова сажусь на край скалы и едва сдерживаю смех оттого, что это еще сильнее злит ее.
Но она решает дождаться моего ухода, поэтому опускается на камень, прижимается спиной к выступу и вытягивает ноги перед собой, после чего достает зеркальные очки, какие любят носить полицейские, и, надев их, откидывает голову назад, чтобы насладиться солнцем. Несколько мгновений она просто сидит с закрытыми глазами, а во мне все это время свербит желание поговорить с ней.
