И, точно желая доставить Димке еще больше удовольствия, казаки с рабочими в тот вечер, сидя вокруг костра, взялись петь песни. Пели поочередно: рабочие – свое, казаки – свое. У казаков песни были бравые – про походы да про коня и шашку, а у рабочих больше печальные, тягучие – про горькую судьбу да про реченьку или срубленную березу.
Выезжаю на коне,
Сабля вострая при мне… —
пели казаки.
Ты сторонка, сторонка родная,
Нет на свете привольней тебя… —
сменяли казаков рабочие.
Димка, считавший хоровое пение делом скучным, неожиданно для себя заслушался. В этом мужском многоголосье звучала такая задорная сила, такая душевная ширь, что Димка пожалел, что он не казак и не артельный рабочий.
Даже Михей-Хобот в этот раз не спал и тоже тужился петь. Правда, пение его походило, скорее, на заунывное мычание.
– В запрошлом годе был случай, – принялся рассказывать между песнями молодой казак Николка. – Маневры мы проводили, тово-этово… И вот сидим, значит, на привале, вот прям как сейчас. Запеваем. Слышим: треск. Выходит на поляну медведь, садится насупротив, подпирает морду лапой и сидит слушает. Слушает и, где надо, головой мотает. Согласно мелодии, значит.
– Вот брехать! – захохотали товарищи рассказчика. – Скажи еще: он с вами песни играл.
– А что! Малость подыгрывал. Слов знать он не ведал – подвывал только, вон как наш Хобот.
Димка от души смеялся со всеми над этой байкой.
Единственно, что немного огорчало его, так это то, что бойкий Николка в последние дни как-то подозрительно стал на него посматривать и задавать всякие неудобные вопросы.
– Митрий Ликсеич, – говорил он, – ты, тово-этово… какими такими путями из России сюда, в Сибирь, пожаловал?
И Димка не знал, что ответить.
Вот и сейчас балагур, едва кончили смеяться, комически развел руки и произнес нараспев:
– Чтой-то все не видать товарищей твоих, Митрий Ликсеич. Что ж они, под землю провалились?
Заступился за Димку Герасим.
– Пошто прицепился к человеку, чисто клещ?! Ты свою службу знай, а он свою знает.
– А чево я? Другие тож любопытствуют.
Глава 24. Образование гор
И вот новый день и новый маршрут. И новые вершины. Горячее солнце и прохладный ветер в лицо. И застывшая волнами, вздыбленная гребнями земная твердь вокруг.
– Владимир Афанасьевич, скажите, пожалуйста, – обратился Димка к своему наставнику, пока они двигались по длинной и почти ровной спине хребта, – как все-таки образовались все эти горы? Раньше я думал, что горы – это вулканы. Но… вы мне показывали всякие слои, складки, рябь окаменевшую…
– Да-да. Хорошо, что вы об этом задумались, мой юный друг. Горы, скажу я вам, рождаются по-разному. – Геолог слегка сбавил поступь, и теперь они шагали рядом. – Встречаются горы чисто вулканической природы. Однако ж большинство гор образовалось посредством сжатия. А результат сжатия, извольте знать, это не только складки, вроде тех, что мы наблюдали третьего дня, это еще и поднятие толщи на большую высоту.
– Тектоническими силами?
– Именно.
– Ладно. Но тогда откуда эти силы берутся? Почему в одних местах горы есть, а в других нету? Вот что мне странно.
– Это крайне интересный и по сей день не решенный вопрос, уважаемый Дмитрий. Мне это дело видится так. Существуют древние прочные блоки земной коры. Этакие глыбищи. Между ними – впадины в виде озер или даже морей. Впадины наполняются постепенно слоями донных осадков. Длится это миллионы лет, так что толща получается до нескольких верст в поперечнике. Нижние слои, благодаря давлению верхних и нутряному теплу Земли, преобразуются в твердую породу: пески – в песчаники или даже в кварциты, глины – в сланцы, древесные и торфяные пласты – в уголь. Затем в некий период блоки земной коры сближаются, и происходит сжатие. А что мы обычно видим при сжатии? Если мы сожмем ладонями с двух сторон пласт теста – а породы, как мы уже говорили, при длительном давлении ведут себя почти как тесто, – то что же произойдет? Оно выпучится смятым бугром, не так ли? – Продолжая шагать, рассказчик весело взглянул на своего слушателя. – Но все-таки горные породы – не тесто, и при сильном сжатии получаются уже не только складки, но и разрывы, трещины…
– А в трещинах – дайки! – вставил Димка.
– В том числе и дайки. Окаменевшая толща может раскалываться при таком сжатии на глыбы, одни из которых поднимаются над соседними, их называют го́рстами. Другие как бы проваливаются – это гра́бены. Кстати, озеро Байкал – это гигантский грабен, заполненный водой. Причем образовался он совсем недавно: всего лишь двадцать пять – тридцать миллионов лет назад.
– Ничего себе – «недавно»! Тридцать миллионов лет! – Димка даже приостановился на секунду.
– Ну, в геологической истории это отнюдь не великий срок. Для Земли, учитывая ее возраст
[44], это примерно то же, что для нас четыре-пять месяцев нашей человеческой жизни. А это, согласитесь, не так уж много.
Нет, в Димкином сознании жизнь Земли и жизнь человека никак не сопоставлялись.
– Так вот, – продолжил ученый. – Некоторые трещины… правильнее говорить – разломы, получаются настолько глубокими, что доходят до мантии. И что же тогда, любознательнейший Дмитрий, может произойти?
– Землетрясение! – бойко воскликнул ученик.
Обручев улыбнулся.
– Право, случаются и землетрясения. Однако ж я хотел сказать о другом. По этим трещинам-ходам поднимается магма. Она выплавляется из мантии, где вещество раскаленное, но все же твердое из-за огромного давления. Мы это уже однажды обсуждали. А когда давление благодаря трещине снижается, тогда твердое раскаленное вещество становится жидким раскаленным веществом и устремляется вверх по законам физической науки. И складчатая толща дополняется магматическими породами – целыми полями туфов, пластами застывшей лавы. Бывает, что магматический расплав не доходит до земной поверхности и остается на глубине, выплавив себе в осадочных породах гигантскую камеру и затвердев в виде каменного тела. Такие тела называются интру́зиями. Они могут достигать размеров в десятки верст.
