– Должна быть серьезная причина, задержавшая его, – заключил Обручев, нахмурившись. – Мужик он сильный, обратно ему идти налегке, останавливаться и осматривать обнажения не надобно – к середине дня он мог уже быть здесь. Решительно не понимаю! Назавтра я планировал подъем на гребень хребта. Вдвоем нам, со всем грузом, не управиться. Что ж, будем ждать до завтра, а там станем думать.
Они развели костер, повесили над ним котелок с крупой и присели у огня, греясь. Пользуясь этой паузой, Димка решил прояснить для себя загадку каменных кругов и полос, которые он наблюдал когда-то на вершине плато.
– Правда ли, что это работа вечной мерзлоты? – спросил он.
– Бесспорно, – с готовностью ответил ученый. – Хотя раньше считали, что без потусторонних сил тут не обошлось, и даже называли эти кольца чертовыми кругами. На самом же деле главный секрет появления таких фигур – это переход воды из жидкого состояния в твердое и обратно. Проще говоря – замерзание грунтовых вод и таяние получившегося льда. Замерзая, вода расширяется. Это известный факт. Замерзая в земле и расширяясь, она выпучивает грунт. Грунт же, замерзая и оттаивая, снова замерзая и снова оттаивая, постепенно сортируется: более крупные обломки смещаются к краям.
– Как же это они – сами собой, что ли, двигаются? – не понял Димка.
– Это сложный и не до конца проясненный процесс, коллега. Считается, что под более крупными обломками собирается больше влаги и, замерзая, она, вернее, полученный лед сильнее выталкивает именно такие обломки. Когда же все крупные камни в этом месте оказываются на поверхности, снизу выталкивается более мелкий материал – щебень, затем песок, они-то и сдвигают ранее вытолкнутые обломки к краям пятен. Так и возникают каменные кольца.
– Хорошо. Но почему тогда камни в этих кольцах стоят на ребре? – недоумевал Димка.
– Вероятно, из-за того, что лед часто нарастает клиньями, уходящими в глубину. И камни этими клиньями как бы выворачиваются, ставятся на попа.
– Здо́рово! А мерзлота эта… она действует только на вершинах гор?
– Что вы?! Где угодно. В тундре, например, образуются торфяные бугры, внутри которых, как начинка в пироге, содержится чистый лед, который не тает десятилетиями. Обычны в тундре и так называемые медальоны – пятна без растительности. Образуются они оттого, что замерзающие части грунта выжимают к поверхности еще не замерзшую вязкую глину.
– Владимир Афанасьевич, скажите, пожалуйста, а эта вечная мерзлота… она вправду вечная?
– Вечного ничего не свете нет, дорогой Дмитрий. Считается, что многолетняя мерзлота – это наследие древних оледенений. Прежде ученые не признавали наличие мерзлоты в Сибири. Первым заговорил о ней Петр Алексеевич Кропоткин
[64], который много путешествовал по здешним местам. Он обнаружил остатки древних морен и ледниковые шрамы
[65] на скалах, описал ледниковые долины, наподобие той, что мы с вами, Дмитрий, видели в первом совместном маршруте. Кстати, он же и придумал термин «вечная мерзлота».
Поздно вечером, когда они лежали уже под одеялами и свеча была погашена, но обоим почему-то не спалось, Димка дерзнул спросить у своего старшего товарища:
– Владимир Афанасьевич, а как вы попали в Сибирь?
– Да очень просто! – охотно отозвался тот. – Предложили мне после работ в Закаспийской низменности должность геолога при Иркутском горном управлении. Мушкетов предложил, Иван Васильевич, мой учитель и добрый знакомый, я его уже упоминал. Сказал он так: «Будете первым геологом Сибири». Возможно ли отказаться от такого подарка?
Некоторое время оба молчали, и слышно было, как сыплет по палатке дождевая морось.
– Не забуду, как ехали из Петербурга сюда, в Сибирь, – снова заговорил Владимир Афанасьевич, и Димка почувствовал, что тот улыбается. – Я, Лиза – моя жена и полугодовалый Во́лик, наш первенец, сейчас ему уже десятый год
[66]. Это была моя первая поездка в эти края, а уж для жены и сына – вообще первая дальняя поездка
[67]. Шесть тысяч верст! Подумать только! Можно сказать, путешествие на край земли. Ехали мы до Нижнего Новгорода по железной дороге, затем на пароходе по Волге и Каме, а там опять по железной дороге и опять на пароходах по Тоболу, Иртышу, Оби. А потом больше полумесяца тряслись в тарантасе по Сибирскому тракту. Вот уж натрясло и намучило! Не забуду, как у нас украли корзину с детскими вещами, думали, очевидно, что у нас там ценности. Зато Волик, за которого мы так боялись, держался лучше всех. К нашему изумлению, большую часть пути он просто сладко спал, полагая, видимо, что это не дорожная тряска, а всего лишь колыхание люльки. Правда, помещен он был в специальный куль из овечьей шкуры. А вот у нас с Лизой таких кулей не было, и уснуть нам не удавалось. Через два года после нас господин Чехов прокатился по этому печально знаменитому тракту и подробно описал прелести такого путешествия
[68]. «Это самая большая и самая безобразная дорога на всем свете», – утверждает он. И я с ним всецело согласен. Потому и требуется постройка тут железной дороги.
– Здесь, в Сибири, наверное, интереснее, чем в Петербурге? – предположил Димка. – Тут у вас экспедиции…
– Ну, не только экспедиции. Довольно и сугубо кабинетной работы. К тому же, помимо главных дел, есть и много другого. Так, я составляю обзор всех когда-либо напечатанных книг и статей, касающихся геологии Сибири. Этот мой труд, надеюсь, облегчит работу любого исследователя этого края
[69]. И вообще, Дмитрий, помните: все, что мы ни делаем – если делаем добросовестно и с интересом, – рано или поздно даст людям свои полезные плоды.
