— Но почему справка на фамилию Кольцов, а не Кузнецов?
— Я сменил фамилию, официально, — он выдал порцию заранее приготовленного вранья. — У меня есть справка… Пожалуйста, если нужно. Понимаешь, я не хотел, чтобы меня что-то связывало с прошлой жизнью. Пусть все начинается с чистого листа. Так будет лучше. И для тебя, и для меня…
— Что ж, хотя бы здесь ты поступил по-мужски. Деликатно. Но почему письма от тебя приходили в гражданских конвертах, обычных, с маркой, а не номером ИТУ?
— Я просил людей, которые выходили на волю, отправлять письма в почтовых конвертах, — хоть тут врать не пришлось. — Не хотел, чтобы ты знала… И сын тоже. И вообще… Я ведь не на курорте отдыхал.
— Судя по этой справке, на блатном языке она, кажется, называется портянкой, — ты имеешь право жить в крупных городах, включая Москву и Питер. Значит статья не тяжкая. За что тебя посадили?
— Разве это имеет значение? После нашего развода я связался с плохой компанией и дальше пошло-поехало. Докатилось до тюрьмы.
— Господи… Но ты же прапорщик морской пехоты, у тебя есть боевые награды… Впрочем, да… Теперь твое славное прошлое, уже не имеет значения. Ты сам все перечеркнул. Ладно, что было, то было… Но с одним только паспортом и этой лагерной портянкой, которую мне противно держать в руках, — тебя в Питере не пропишут, нужна справка с места работы. Ты работаешь? Глупый вопрос. Кто возьмет бывшего зека? Тебе можно поручить чистить плевательницы где-нибудь на автобусной станции. И то с испытательным сроком. Борец за чистоту… Звучит.
Кольцов молча проглотил эту пилюлю, только подумал, что характер Ирины даже в новой благополучной жизни остался прежним, злым, ироничным.
— Тебе виднее. Ты юрист по гражданским делам.
— Бывший юрист, — она пригубила кофе. — Я давно не работаю. Теперь в этом нет необходимости.
— А насчет борца за чистоту… Я нашел нормальное место. Для оформления нужен паспорт с пропиской.
— Что за работа?
— Матросом, в Балтийском пароходстве.
— Хорошо, прекрасно, — кивнула Ирина. — Ты будешь уходить в плавание на полгода и перестанешь донимать меня просьбами. Что ж, Феликс Эдуардович обещал помочь, он все сделает. Через два-три дня получишь паспорт. Со штемпелем о прописке.
— Так быстро?
— У моего мужа друзей — половина города. Настоящих друзей, а не собутыльников.
— Да, да, он же гинеколог…
— Ты чем-то не доволен?
— Все в порядке. Спасибо тебе и твоему новому мужу. Он действительно добрый человек. Передавай привет и все такое прочее. И большое спасибо. Я всегда помню добро и если нужно…
— Все такое прочее, включая привет, я передам. От тебя ничего не требуется. Ничего. Позвони завтра вечером. Кстати, ты по фене ботаешь? Научился? — Ирина рассмеялась своей шутке. — Ну, с волками жить — по волчьи выть, — и снова засмеялась.
Настроение бывшей жены пошло в гору, видимо, до сегодняшней встречи она еще питала какие-то иллюзии, какие-то сомнения, пусть мимолетные, легкие, о том, правильно ли поступила, когда подала на развод… Но теперь, с появлением этой портянки об освобождении, этого жалкого человека, с утра уже хмельного, исхудавшего, бледного, в поношенном пальтеце и блатной кепочке, не мужчины, а полного жизненного банкрота, — все сомнения развеялись. Разумеется, она поступила правильно, иначе было нельзя, правильно — и точка.
Ирина убрала справку в пластиковый пакетик, опустила в сумочку, поднялась и, не прощаясь, ушла. Через окно Кольцов наблюдал, как бывшая жена переходит улицу и садится за руль ярко красного «форда скорпио», последней модели. Хлопнула дверца, Ирина укатила в свою благополучную счастливую жизнь, Кольцов сгрыз пирожные, похожие на коровьи лепешки, запивая их кофе. Он вышел из кондитерской и отправился на поиски сигарет, потратил на это около часа, и пришел к заключению, что в этой стране с прилавков магазинов и киосков чудесным образом пропадает все, абсолютно все, причем сразу и навсегда.
Глава 2
Кольцов скоротал время у некоего Евгения Ивановича Филиппова или просто Моржа, приятеля, снимавшего квартиру на Петроградской стороне. Чтобы покрыть расходы на жилплощадь, еду и спиртное, дорожавшее каждый день, Евгений Иванович по пятницам пускал сюда проверенных картежников, хорошо плативших за тихое удобное место.
Сейчас в квартире было пусто и тихо. Дожидаясь вечера, хозяин сидел в комнате у окна и, натянув на лампочку хлопчатобумажный носок, штопал его синими нитками. Иногда он поправлял съезжавшие с носа очки, отрывался от своего занятия, глядел в окно строгими глазами старого учителя и вздыхал по молодой соседке, гулявшей с собачкой. Он и вправду был похож на моржа: короткая стрижка седых волос, сплюснутый нос и пышные усы.
— Эх, где мои семнадцать лет, — облизывался Морж. — Семнадцать, семнадцать. Лет.
Когда-то на заре туманной молодости он преподавал в кулинарном училище, но ученик кладовщика из озорства или на спор ударил Евгения Ивановича по голове брикетом мороженой мойвы. Отлежав две недели в больнице, Филиппов с преподавательской работы ушел, стал больше подворовывать и немного заговариваться, повторять, как заезженная пластинка, последние слова, уже сказанного предложения.
Кольцов лежал на раскладушке, вслух читал «Ленинградскую правду», в газете писали, что среди населения завелись паникеры, которые намеренно распространяют ложные клеветнические слухи, будто вещевые и продовольственные склады стоят пустыми. На самом деле все обстоит иначе, с точностью до наоборот: дефицит товаров образуется, когда горожане, наслушавшись в очередях досужих болтунов, сметают с прилавков самое необходимое: керосин, спички, соль, нитки, но в первую очередь — алкогольную продукцию.
— Ничего, — говорил Евгений Иванович. — Ничего… Горбачев к нам в Питер дорогу жизни пустит, как в блокаду было. Жизни, жизни… Не даст ленинградцам умереть от недостатка керосина, — и щелкал себя пальцем по горлу. — От этого нам смерть не грозит… От недостатка керосина… керосина…
Корреспондент газеты объездил четыре центральных склада, в том числе склады государственного резерва и убедился, что товар на месте, в том числе сахар, мука и соль, однако реальный корень проблемы — несогласованная и неритмичная работа транспортников, мешающая своевременной отгрузке и доставке товаров в торговые точки города. Евгений Иванович посмеялся и спросил сам себя:
— А картошка не переварится? Не переварится, — и пошел проверять.
Они перешли на кухню, картошка — в самый раз, Евгений Иванович поставил на стол миску свежего холодца, разделанную астраханскую селедку, посыпал ее лучком, сбрызнул уксусом и окропил растительным маслом, достал из холодильника литровый графин с «Зубровкой».
— Ну, что, по соточке? — спросил он.
Поднял стакан, чокнулся.
— Послезавтра хорошие люди соберутся, — сказал он. — Завтра… Соберутся…
