* * *
Кольцов через неделю вернулся в Питер, доехал до проходной Балтийского морского пароходства на такси, зашел в здание, позвонил по внутреннему телефону и получил разовый пропуск. Бумажку он показал вахтеру на проходной, вышел с другой стороны, подождал автобуса, проехал шесть остановок и прошелся вдоль причалов, вдыхая воздух с запахом соли и мазута. Затем свернул в административный корпус, поднялся в отдел кадров, постучал и вошел в комнату, где стояло несколько письменных столов, в углу стрекотала электрическая пишущая машинка.
Он снял шапку, назвал себя, пожилой мужчина в темном костюме, сидевший за вторым слева столом, поманил его, показал пальцем на стул. Мужчина попросил гражданский паспорт и сказал, что документы на Кольцова пришли еще неделю назад, а он даже не позвонил, соизволил явиться только сейчас. Старик, видимо, несколько раз на дню говорил эти слова, и уже устал их повторять, и ответа не ждал. Он протер очки с мутными стеклами, развязал тесемки на папке, полистал страницы личного дела, перечитал листок по учету кадров и сказал, что теперь листок устарел, надо снова заполнить, внести новые данные, если таковые есть. А они есть: по паспорту у Кольцова теперь ленинградская прописка, еще нужны фотографии три на четыре.
Кадровик заглянул в паспорт моряка и спросил:
— Ходили на сухогрузах за рубеж?
— Да, там в паспорте все есть. Ходил моряком, дневальным. Даже один рейс — мотористом.
— Что вас не устраивало на Тихоокеанском флоте? Почему к нам захотели перевестись?
— По личным мотивам, — Кольцов улыбнулся. — Ну, женщина у меня в Ленинграде, подруга. Хотим отношения оформить, а переехать во Владивосток она не может. Здесь мать, больная совсем. Поэтому я и попросил перевода.
— А кем подруга работает?
— Кем? — простой вопрос почему-то поставил Кольцова в тупик. — Ну, этой, как там ее… Поваром в столовой. Много работы.
— Да, да, — на лице кадровика появилась двусмысленная ядовитая улыбка. — У поваров сейчас работы много. Поэтому в нашей столовой, и во всех городских столовых, так хорошо, так сытно кормят. Я за полгода похудел на два размера, штаны сваливаются.
Какая-то женщина засмеялась, Кольцов отвел взгляд, решив, что он брякнул что-то не то. Ну сказал бы: учительница. Нет, какой-то повар… Он сел за пустой стол, заполнил личный листок по учету кадров, потом долго сидел в коридоре перед дверью с табличкой «направления», думал, что вся его жизнь зависела от случая, удачного или трагического, думал о победах и поражениях, о случайностях и закономерностях. Врут те, кто говорит: судьба — это характер. В этой стране, где за тебя все решают другие люди, профсоюз, комсомол, партия, человек с его характером — почти пустое место. Может, правильнее сказать: судьба — это игра случая? Ответа не было.
Дверь приоткрылась, его позвали в кабинет похожий на отдел кадров, много столов и людей, треск пишущих машинок. Теперь его дело листала женщина средних лет в дорогом импортном костюме и очках, которые в Ленинграде не купишь ни за какие деньги, она оторвалась от бумаг, улыбалась.
— Значит, вы хотите именно на кубинское направление? Что ж, это можно устроить. По поводу вас звонили из Министерства морского флота, просили отнестись повнимательнее. Сухогруз «Академик Виноградов» заходит в три европейских порта, а дальше на Кубу. Там есть несколько вакансий, только вот… Матросы и мотористы не требуются. Буфетчиком пойдете? Или лучше дневальным? Обе ставки вакантны. У вас есть опыт.
— Да, опыт есть. Согласен на дневального.
— Хорошо. Значит, сорок седьмой причал. Постоянный пропуск в порт получите в отделе кадров, когда принесете фотографии. В Европе стоянки, кажется, по день-два дня. На Кубе до трех недель. «Академик Виноградов» отходит через три недели, вы успеете собрать документы. И еще время останется. Но предупреждаю, капитан и первый помощник — товарищи строгие, любят дисциплину. Посидите пока в коридоре, я все оформлю.
Около часа он сидел в коридоре перед дверью с табличкой «Направления», наконец, его снова вызвали, пообещали быстро закончить с документами и отправили домой.
Часть четвертая: майор Черных, следствие
Глава 1
Черных не принес из дома бутербродов, потому что не нашел в холодильнике ни сыра, ни колбасы, но успел сварить три яйца, еще захватил пару кусков хлеба и соленый огурец, сейчас он и прикончил свой обед и налил из термоса стакан крепкого чаю. Он разулся, забросил на стол ноги, подложив для удобства, чтобы голени не терлись о край, толстый том сочинений Владимира Ильича Ленина. Черных смотрел в потолок и думал, что дело продвигается неплохо, но в списке выживших морских пехотинцев есть персонажи, которыми пора бы заняться, но за ежедневной суетой руки не доходят. Он дотянулся рукой до тонкой папки, лежавшей на углу.
Вот взять хотя бы этого типа — Петрова Николая Ивановича, бывшего прапорщика, снайпера. Во время той заварухи был ранен в грудь, осколком зацепило верхнюю долю правого легкого, второе ранение в ногу, чуть выше колена, задета бедренная кость, плюс тяжелая контузия. Черт знает, как он вообще с двумя тяжелыми ранениями и контузией, — выкарабкался. С Петровым, когда он пошел на поправку, работали военные контрразведчики, но результатов нет. Этот тип утверждал, что из-за контузии почти ничего не помнит. Все так говорят: не помню. Что ж, проблемы с памятью не исключены, а контузия — это ушиб мозга, от нее и умереть недолго, но Петрову, именно ему, — почему-то верить не хочется…
Живет в Москве, благополучная семья, двое детей. Супруг заведует секцией в комиссионном магазине, отдел бытовой электроники. К нему в доверие втерся один стукач, спекулянт и скупщик валюты в своих донесениях указывает, что Петров иногда покупает аудио аппаратуру у несознательных граждан, вернувшихся из-за границы, и перепродает барыгам, действует очень осторожно, за руку поймать трудно.
В разговорах не вспоминает о военном прошлом, будто боится тех лет, контактов с бывшими сослуживцами не поддерживает. Молчаливый, вежливый, пьет немного, дорожит семейными отношениями. Большой любитель чтения, собирает книги, но не тот ширпотреб, что можно купить в магазине, если сдашь в пункт вторсырья двадцать килограмм макулатуры и получишь талон с печатью и тогда сможешь отовариться романами Дюма отца, историческими опусами Лажечникова или рассказами Василия Шукшина. Петров разборчив, достает через спекулянтов раритетные дореволюционные издания «Академии», книги с автографами классиков, говорят, есть автографы Есенина и даже Ахматовой.
Впрочем, эти подробности станут известны совсем скоро, после обыска. Жена — тоже в торговле, заведут магазином «овощи — фрукты», в противоправных действиях не замечена, — точнее, — пока не замечена. К ней комитетчики не приглядывались. Черных полистал дело Петрова, вытащил из конверта несколько фотографий: статный высокий мужчина с правильными чертами лица, волосы волнистые, черные с проседью, густые усы, бакенбарды. Хорошо одет, держит спину прямой, заметна военная выправка. Ни на одной из фотографий он не улыбается, лицо вечно задумчивое, взгляд обращен не на окружающий мир, а собственную темную душу.
