Кторову, когда будет говорить с Алевтиной, хорошо бы вставить в разговор, что он вчера немного простудился, поэтому голос такой сиплый, глухой, но он обещает лечиться, завтра на службу не пойдет, ну ее, здоровье дороже, Алевтина пусть помнит, что без нее он сходит с ума, и каждый прожитый — это мука смертная. Кторов сможет в разговоре для достоверности использовать лирические отступления, вводные реплики, они уже напечатанные на бумажках, и скоро будут разложены на столешнице, — выбирай, что нравится, — и дуй до горы.
* * *
В дальней по коридору комнате за закрытыми дверями шел другой разговор, телефонный, между Черных и Ильиным. Черных сказал, вылетает в Ленинград вечерним рейсом, вместе с ним будет Архипов, но сейчас для следствия он, наверное, бесполезен. После допроса он в плохой форме, видимых повреждений на лице и руках нет, но он в состоянии прострации, из которого его вряд ли удастся вывести, Архипов плохо понимает, где находится, с кем говорит, чего от него хотят. В таком виде отправлять его на встречу с Кольцовым нельзя, тот все поймет в первую же секунду, как только увидит этого кандидата, похожего на тень отца Гамлета. А что ждать от Кольцова, к тому же он наверняка будет вооружен, — сам черт не знает. Архипову нужна замена.
Этот вариант наскоро прорабатывали еще в Москве и решили, что лучше Ильина никого не найти, он знает, что такое коды и шифры на флоте и, главное, он посвящен во все детали операции «Гарпун», в самые мелкие подробности. Он не даст себя запутать каверзными вопросами, — он не проколется, впрочем, нужно только встретиться с Кузнецовым в людном месте, поболтать минут десять-двадцать. Место встречи будет окружено вооруженными операми, все ходы и выходы перекрыты, — шанса уйти, — никакого. В крайнем случае, Кузнецова подстрелят, если что-то пойдет не по плану, — сразу пуля. Может быть, это к лучшему.
Черных добавил, что надеется на Ильина, верит, как самому себе, тем более Ильин в этих играх не новичок. Подходящее место для встречи уже подобрали, теперь нужно правильно расставить людей, но до завтрашнего вечера еще много времени, они все успеют. Впрочем, через несколько часов Черных уже будет в Питере, они с Ильиным встретятся и все подробно обговорят. Черных слегка волновался, в этом состоянии он всегда говорил много, казенным языком, ему хотелось похлопать Ильина по плечу, обнять, и сказать слова, которые идут от души. Впрочем, он на службе, и всякая лирика здесь ни к чему.
Через полтора часа Кторов перезвонил Алевтине, сказал, что родственник уже в Питере.
Часть пятая: Сурен
Глава 1
Машина Сурена едва ползла, временами казалось, что дорога никогда не кончится. Навстречу шли гражданские грузовики и легковушки, за ними потянулись военные, какие-то автобусы, пара БТР с солдатами на броне. Дорога узкая, движение регулировали военные, они пропускали транспорт, который шел к Еревану и задерживали тех, кто уезжал. Пыль стояла такая, что временами было непонятно, взошло ли солнце. «Ниву» то и дело останавливали, спрашивали документы, задавали вопросы, откуда он и куда путь держит, много ли в Спитаке пострадавших, непонятно было, зачем спрашивают, по делу или из любопытства.
Ближе к Ленинакану, заставили съехать на обочину, хотя дорога была почти пуста, Сурен простоял больше часа, дожидаясь неизвестно чего, и гадал, куда, в какой госпиталь или больницу, увезли Лену, радио работало плохо, в эфире только шум помех. Какой-то мужчина с рюкзаком и чемоданом, который пешком шел в противоположную сторону, остановился передохнуть и сказал: что творится в Ленинакане, словами не передать, те, кто был в домах, — все погибли, город лежит в руинах, будто атомную бомбу сбросили.
Через Ленинакан проезд закрыли, Сурен так и не увидел, что там творится, всех погнали куда-то далеко в объезд, по грунтовой полуразрушенной дороге, которая шла по холмам и предгорьям. Здесь были трещины и завалы, машины стояли, ожидая тяжелую технику. Наконец прибыли два грейдера и гусеничный трактор. Убрали камни, грунт и поваленные столбы. Впереди маячили невысокие горы, заросшие кустарником и мелким лесом, вокруг камни, серая земля и тучи пыли. На развилке машину в очередной раз остановил военный патруль, заставили съехать на обочину и ждать, когда пройдет колона, но время шло, колона не появлялась.
Сурен завел разговор с молодым лейтенантом, командиром патруля, сказал, что военные жену в госпиталь увезли, а где искать, — неизвестно. Лейтенант пожал плечами, госпиталей много развернут, пройдет пара дней, составят списки пострадавших, — и жена найдется. Сейчас связист слушает эфир, — лейтенант показал на солдата срочника с переносной рацией в рюкзаке, — уже передавали, что два госпиталя разворачивают возле Еревана. И пострадавших принимают, может, жена уже там.
Прошла колона техники, трактор «Беларусь» на колесном ходу и бульдозер, за ним грузовик потащил строительную бытовку на колесах. Кажется, и солдаты и водители на обочине чего-то ждали, каких-то новостей, хороших или плохих, — все поглядывали на радиста. Наконец, прошел шепоток, что Горбачев прервал свою поездку по Америке и летит сюда. Дорогу открыли, Сурен поехал дальше, вскоре он посадил в машину двух женщин сестер лет сорока и десятилетнего мальчика с перевязанной головой, голосовавших на въезде в какое-то село. Из вещей у них были два легких чемодана и сумка. Сурен не лез с вопросами, женщины оказались молчаливыми, мальчик жаловался боли в голове, плакал, а потом уснул у них на коленях.
Снова дорогу перекрывали, опять ждали чего-то. Позже женщины вышли, не проехав сотни километров. Дальше машины шли только в одну сторону, навстречу. Быстро наступили сумерки, а за ними ночь, Сурен отогнал машину на голое место возле дороги. Он нашел консервы, купленные Левоном, и хлеб, размокший от минеральной воды, превратившийся в жидкую кислую кашу. Сурен не смог вспомнить, когда последний раз ел, сейчас проснулся дикий звериный голод. Он открыл ножом банку скумбрии, съел ее за минуту, пригоршнями отправлл в рот хлебную кашицу, но только разжег аппетит.
Он ел и ел и, кажется, никогда не утолит голод. Наконец, отпустило, он разложил сидения, включил радио, здесь сигнал был, он лег, понимая, что не заснет. Все новости, местные грузинские и московские были только про землетрясение, но все это — общими пустыми словами, ничего не поймешь из этих новостей. Едва наступили предрассветные сумерки, он уже поднялся, влил в бак бензин из сорокалитровой канистры, которую держал в багажнике, выехал на дорогу, надеясь быстро проскочить, но путь оказался долгим, проезд то и дело перекрывали, навстречу двигались грузовики с военными, гражданские машины пускали в объезд на грунтовые разбитые дороги.
* * *
Только к середине дня он добрался до небольшого села неподалеку от Батуми, отсюда до города всего ничего, но Сурен чувствовал: еще немного — и он заснет за рулем. Остановился у частного дома, толкнул калитку и вошел. Здесь жил старый приятель покойного отца дядя Серго. До появления Сурена он, накинув ватник на плечи, сидел на лавочке возле крыльца и терзал транзисторный приемник, низко наклонив голову, слушал новости. По двору, носились куры.
