Чувствуя, что дрожит голос, он сказал:
— Я не чекист, клянусь матерью. На меня вышел один офицер из Питера, знакомый. Он хотел узнать подробности той заварухи. Я так понял, что это не ему нужно, а другим людям. Риск большой, но я сказал, что смогу помочь, назвал цену. Деньги были нужны… Дачу достраивал. Наверное, телефон прослушивали или стукнул кто… Ночью за мной пришли.
Кольцов хотел задать еще пару вопросов, но тут какой-то мужик, стоявший у стены, пошатнулся, выронил пустой стакан, и, чтобы не упасть, схватился за спинку стула, сдвинул его в сторону. Ильин, воспользовавшись коротким замешательством, вскочил и рванулся к двери, но не успел разогнаться, в помещении было слишком много людей, он толкнулся грудью в какого-то дядьку со стаканом в руке, тот выплеснул вино на свое серое полупальто, матерно выругался, отступил назад. Кольцов в два прыжка догнал беглеца, рванул за плечо, развернул лицом к себе и ударил слева в подбородок. Ильин отлетел к тому же дядьке, тот выронил стакан, толкнул уборщицу, торчавшую кверху задом, повалил ее на пол, опрокинул ведро.
Ильин получил по зубам, повалился боком на чей-то столик, снес стаканы и тарелки с закуской, перевернулся через голову и оказался на полу возле витрины. Стало страшно, он плохо представлял, что за человек этот бывший морской пехотинец, совсем псих или только дурью мается, и как далеко готов зайти в рукоприкладстве. Даст пару зуботычин и успокоится или войдет в раж и забьет насмерть. Как ни крути, получалось, что этот тип останавливаться не собирается, только разминается… Ильин поднялся, кинулся к двери, увидел кулак, который вылетел неизвестно откуда и врезался в нос, а следом пропустил удар в ухо, весьма чувствительный.
Оказавшись в луже на полу, он не спешил подниматься. Встал на четвереньки, двинул в сторону двери, но запутался в ножках столов и стульев, в чужих ботинках. Левая бровь была рассечена, кровь заливала глаз, правое ухо словно воском замазали — оно не пропускало звуков. Кто-то дернул его за воротник куртки, поставил на ноги, свел концы шерстяного шарфа. Посетители чайной замерли, позабыв о вине, стояли и молча наблюдали за происходящим, только одна из буфетчиц та, что постарше, замотанная пуховым платком, крикнула, что тут драться нечего, выходите на воздух, пьяные морды, а там друг друга хоть поубивайте к черту, «Парус» — это предприятие образцового обслуживания граждан, а не сортир и не подворотня…
Буфетчицу никто не слушал. Только Кольцов повернул голову и крикнул:
— Вора поймал, за руку. Кошельки, вынимал…
Буфетчица крикнула в ответ, — надо милицию вызывать. Посетители неодобрительно загудели, и без милиции разберемся, раз вора за руку поймали, зачем она нужна, твоя милиция. Он, сука, кошельки у рабочих людей тягал, такому надо не морду бить, а сразу к стенке. И без суда и следствия, как говорится, по законам военного времени… Кольцов еще сильнее стянул концы шарфа, он видел, как лицо Ильина сделалось мертвенно бледным, рот широко открылся, вылез фиолетовый язык.
— Эти бумаги — туфтовые?
Ильин не услышал этих слов, но прочитал вопрос по губам. И выдавил из себя:
— Нет. Клянусь детьми, — нет… Документы подлинные. Там все, как было… С именами и датами. Пусти же…
* * *
Он успел подумать, что, возможно, доживает на этом свете последние минуты, а так глупо, так нелепо умирать в самом рассвете сил от асфиксии… Еще он подумал, что Черных, когда проводил с ним инструктаж и рассказывал, как действовать в похожей ситуации, десять раз повторил: главная задача — выманить Кольцова на улицу, чтобы на тротуаре сотрудники органов упаковали объект и отвезли, куда следует. Брать его в помещении, забитом людьми, никак нельзя, если этот тип вооружен, будут случайные жертвы. Если Ильин попадет в неприятную ситуацию, рассчитывает на свои силы, а какие силы после портвейна «Чашма»…
Кольцов крепко прижал противника к себе, а потом обеими руками с силой оттолкнул. Ильин впечатался спиной в витрину, зазвенело и рассыпалось, словно льдинка, толстое стекло. Он вылетел спиной на улицу, оказался на обледеневшем тротуаре, ударившись затылком, потерял сознание, но быстро пришел в себя, постарался сесть и подумал, что самое страшное позади, — он на улице, он остался жив, — и пропади все пропадом. Оттолкнувшись ладонями, присел, чувствуя головокружение и странное неудобство в верхней части живота.
Сумерки сделались синими, до ближайшего фонаря шагов десять, плохо видно, но во внутреннем кармане очки, надо их надеть… Ильин посмотрел на себя и замер от ужаса, — из живота вылезал кусок витринного стекла, страшный, с зубчатыми краями, и такой большой, что трудно было поверить тому, что видишь. Настоящей, ослепляющей боли еще не было, только жжение, будто горячей водой плеснули. Он ухватил осколок двумя руками, дернул вверх, вытащил и отбросил в сторону. Не зная, как остановить кровь, обхватил ладонями чудовищно длинную рану, боком повалился на асфальт и завыл в голос. Через минуту он увидел рядом Черных, тот подбежал, опустился на колени, приподнял его голову и стал что-то говорить, жаль, слов не разобрать.
Посетители чайной расходились, у двери возникла давка. Кольцов попал в людской водоворот, но ловко выбрался, рванулся в обратную сторону, перемахнул прилавок, оттолкнул буфетчицу плечом. Промчался по длинному темному коридору, заставленному пустыми ящиками из-под вина и коробками консервированной кильки.
У служебного выхода на улицу столкнулся с дюжим грузчиком в синем халате, тот замахнулся железной гнутой палкой, которой подцеплял и таскал за собой ящики, но Кольцов, подпрыгнув, сходу ударил его ногой в грудь. Это был встречный удар, от которого не было защиты. Грузчик взмахнул руками и влетел спиной в штабель пустых коробок и ящиков, подпиравших потолок. Сверху посыпались бутылки, какой-то мусор, замигала и погасла лампочка, стало темно.
Кольцов толкнул дверь, ведущую в проулок между домами, темный, заваленный хламом, отделенный от улицы железными прутьями забора, спустился на одну ступеньку. Еще не было непроглядной зимней темноты, сумерки разбавлял свет лампочки под отражателем. Но и в этом скудном свете было видно, как две тени отделились от противоположной стены, зашевелились, двинулись вперед.
Человеческая фигура оказалась перед Кольцовым, когда времени на отступление осталось слишком мало. Он наклонился, бросился вперед, боднул мужчину головой в живот. Когда тот еще не успел упасть, ударил вдогонку кулаком, наугад, куда придется, и прицельно рантом ботинка в колено. Пары секунд не хватило, чтобы сломать ему шею. Кольцов ударил в лицо второго человека, тот вскрикнул, еще не упав, выстрелил в темноту.
Кажется, откуда-то с неба закричали «всем сюда», резанула трель милицейского свистка. Теперь путь на улицу отрезан, но есть другая дорога. Кольцов отступил назад, через крыльцо в коридор, захлопнул дверь, задвинул засов, с другой стороны, кто-то подскочил к двери, стал молотить ногами, не от усердия, от бессилия, — кожаным ботинком железо не пробьешь. Опер отступил назад, выстрелил в замок.
Кольцов выскочил из коридора в подсобку, оттуда в большую пустую комнату, пропахшую гнилой картошкой, — в лучшие времена здесь хранили овощи и консервы. Посередине комнаты стоял подслеповатый старикан в рабочем халате, кепке и очках с толстыми стеклами. Кольцов пролетел мимо, как ураган, стараясь не толкнуть человека, но все-таки задел, старикан оказался в дальнем углу комнаты, кепка и очки улетели в коридор. Кольцов пронесся вперед, свернул налево, пробежал другим коридором, уперся в железную дверь и толкнул ее, — заперта на врезной замок.
