— Этот чертов парень — гэбэшный стукач. Кажется, я от них оторвался. Но следующей будешь ты.
— Все в порядке, — сказала Алевтина, голос звучал ровно, почти спокойно. — Я поняла. Не волнуйся за меня. Я готова ко всему. К самому худшему.
— Аля, прости. Черт меня дери. Зря я…
— Не надо, — сказала она. — Ты все сделал правильно. Я люблю тебя, люблю таким, какой ты есть. Постарайся остаться целым, буду молиться за тебя. Прощай, Юра, прощай, мой родной.
Он хотел что-то сказать, какие-то важные слова, слова благодарности, нежности, любви… Все те, самые главные слова, что почему-то не успел сказать раньше, но они застряли в горле. Он почувствовал, — еще одно слово, — и он заплачет. В следующую секунду он захотел сказать последнее — «прощай», но уже пикали короткие гудки, Аля положила трубку.
* * *
Алевтина со вчерашнего вечера жила в пустой квартире, где была прописана родственница мужа, уехавшая из Питера до весны. Сейчас, опустив телефонную трубку, она некоторое время неподвижно сидела на кровати. Наконец поднялась, прошла через коридор, оказалась в гостиной, задернула шторы и включила настольную лампу. Она взяла листок бумаги и написала несколько строк, короткое письмо, в котором сказала то, что давно хотела сказать, но не решалась.
Она просила прощения у мужа за то, что любила и продолжает любить другого человека. Ей было тяжело жить двойной жизнью, было тяжело врать или просто не говорить о главном, сейчас она хочет уехать в другой город и не знает, вернется ли обратно. Для начала ей нужно разобраться в самой себе, а дальше будет видно, она сообщит мужу о своем решении, напишет или позвонит. Аля перечитала письмо и решила, что написала все не так. Письмо наверняка попадет в руки гэбистов, оно не даст много информации, но может направить их на след Юры.
Она порвала бумагу вдоль и поперек, взяла настольную зажигалку и сожгла обрывки в проволочной корзине, стоявшей у стола. Она написала новое письмо, очень сухое, избегая слов «уехать», «другой город», которые могли хотя бы намекнуть о том, куда она пропала. Написала, что ей нужно некоторое время, чтобы подумать о совместной жизни и отношении друг к другу, пока она поживет у подруги, позже позвонит. Она подумала, что настоящих близких подруг у нее нет, — но это ничего не меняет.
Аля вернулась в спальню, переоделась в скромный костюм: серую юбку и синий жакет, надела бежевый теплый плащ и беретку, положила в сумку раскладной зонт. Раскрыла шкаф настежь, из-под стопки белья вытащила собранный заранее небольшой чемодан. Через пять минут она вышла из квартиры, доехала на метро до Московского вокзала и спросила в кассе, есть ли билет на ближайший поезд до Москвы. Билетов не было, но кассирша сказала, что можно подождать, за полчаса до отправки могут отменить бронь на несколько билетов, тогда они поступят в продажу, надо встать в очередь к третьему окошку.
И вправду, за полчаса сняли бронь с пяти билетов, Але чудом достался последний, — плацкартный вагон, нижняя полка. За эти полчаса она успела купить в буфете две пачки печенья, — больше не давали, — села в вагон и стала смотреть на мокрый перрон, отражающей свет фонарей, на темные фигуры пассажиров. Она подумала, что прежняя жизнь закончилась, наверное, она навсегда уезжает из этого города, который любила всю жизнь.
Потом ей представилось, как чужие люди, мужчины в штатском и парочка милиционеров из ближайшего отделения, поднимаются по лестнице ее дома, входят в квартиру. Зовут соседей, им нужны понятые. Начинается обыск, мужчины просматривают книги в шкафу, каждую листают и бросают на пол, копаются в ящике с ее нижнем бельем, смотрят записные книжки, переходят в кухню, достают с полок банки с крупой, высыпают крупу на пол, простукивают стены в ванной…
— Сволочи, сволочи, сволочи, — шептала она. — Сволочи…
Она смотрела на людей, на мокрый перрон, на огоньки вокзала. Но вот все пришло в движение, это тронулся поезд, фигуры людей сделались расплывчатыми, свет фонарей тусклым. Она не сразу поняла, что плачет.
* * *
Кольцов вышел из телефонной будки, побрел дальше, свернул направо, эта улица была шире, но такая же темная и пустая. Мимо проехало такси с зеленым огоньком в верхнем углу лобового стекла, но он не поднял руку, сегодня лучше пользоваться общественным транспортом, завтра гэбэшники и менты обойдут все таксопарки, опросят всех таксистов, кто кого куда отвозил в промежутке от семи вечера до полуночи. Может попасться памятливый парень, он вспомнит приметы пассажира, сможет дать его словесное описание.
Надо пройти несколько кварталов, свернуть налево, там, кажется, останавливается другой трамвай, который довезет почти до гостиницы. Кольцов прошел квартала три, улица оставалась почти пустой, только по другой стороне две девушки и два парня, совсем молодые, шли и чему-то смеялись, одна из девушек держала за веревочку красный шарик, плывший за ней по воздуху.
Кольцов прошагал еще немного, миновал старый дом с лепными карнизами и портиками, дальше пошел забор, сбитый из горбыля. С другой стороны кипела работа, светил прожектор, поворачивалась стрела башенного крана, на уровне шестого этажа работала электросварка, искры сыпались густые, словно от бенгальских огней, гудела бетономешалка, в открытые ворота въехал грузовик, груженый щебнем.
— Мужчина, на минутку…
Он сбавил ход, остановился. Сзади его догнали два милиционера в зимних шинелях и шапках, один постарше, лейтенант, круглая физиономия, румяные щеки и глубоко посаженные колючие глаза. Второй милиционер, сержант, помоложе, у него была девичья нежная кожа и большие красные губы, наверняка еще в школе его прозвали губошлепом. Лица напряженные, злые, весь день патруль проболтался по улицам, только дважды зашли в помещение: пообедали в ведомственной столовой и погрелись в кафетерии, погода отвратительная, милиционеры устали.
Смена кончилась полчаса назад, но поступил приказ — продолжать патрулирование, останавливать и проверять документы у всех мужчин от двадцати до пятидесяти лет, в районе действует особо опасный рецидивист, преступник вооружен и знаком с навыками рукопашного боя. Рост от ста семидесяти пяти до ста восьмидесяти пяти сантиметров, нормального сложения, одет в черное пальто или куртку, подробного словесного описания и фотографий не имеется.
Подозрительных граждан или граждан без документов приказали доставлять в отделения и опорные пункты милиции. Принимая во внимание особую опасность преступника, в силовое единоборство с ним не вступать, предупредительных выстрелов не делать, — сразу стрелять на поражение. Такие приказы, — чтобы стрелять на поражение без предупреждения, — патрульные получали редко, кроме того, передали, что в район подтянуты милиционеры, чье дежурство уже закончилось или еще не начиналось, а также народные дружинники.
— Да-ку-менты па-рра-шу, — сказал лейтенант. — Живо…
Кольцов стоял в двух шагах от милиционеров, на его стороне элемент неожиданности, первый ход. А два шага отличное расстояние, чтобы отправить их в глубокий нокаут, одного за другим, но тлела надежда, что все можно решить спокойно, без мордобоя, и вообще с кулаками — всегда успеется. У ментов по закону нет права обыскать граждан на улице, — только в отделении, — а туда еще надо дойти. И большой вопрос, — дойдут ли менты живыми и здоровыми? Кажется, сержант прочитал эти мысли, он отступил на два шага, стянул нитяные перчатки и расстегнул кобуру. Он решал, доставать пистолет прямо сейчас или немного обождать.
