— Всмя-я-ятку!..
— Тьфу ты, черт ряженый! — перекрестился Артемий Иванович. — Чуть до смерти не испугал, дурак!
Он едва дождался антракта и вышел в коридор в поисках сортира. Теперь он был уверен, что Фанни с Посудкиным в цирк не попали, иначе Посудкин уже давно бы действовал, пришел бы к нему в ложу да и перестрелял бы всех. А это означало, что до окончания спектакля можно было не бояться — ждать его будут на выходе. Эх, кутнем напоследок!
— А что, мамзели, не заказать ли нам шампанского с мороженым?! — спросил он, возвращаясь обратно в ложу. — Аполлон Петрович, закажите нам тоже шампанского. Вы будете, Дарья Семеновна? Она не будет.
— Смотри-ка, Артемон ожил. Закажу-закажу, только штаны застегни.
На арене одни униформисты в синих мундирах и белых панталонах скатывали в гигантскую колбасу толстый ковер из пальмовых волокон, другие покрывали зеленой клеенкой барьеры. Лакей принес шампанское, и Артемий Иванович по-хозяйски оглядел имевшихся в его распоряжении дам. Дарья была не в счет, длинноносая ему тоже не понравилась, а вот полненькая блондинка со вздернутым носиком и мелкими кудряшками показалась недурна. Звали ее Симона, и ее кремовое платье, отделанное кремовой с золотом шерстяной тесьмой, ей очень даже шло. Симону Артемий Иванович и выбрал себе в собеседницы на второе отделение.
— Мне ведь, Симона, последний час жизни остался, — сказал он ей в розовое ушко проникновенным голосом. — Давай выпьем за русских героев, кладущих свои жизни за Отечество на чужбине. Ах, ма Патри, ма Патри…
Симоне было все равно за что пить, тем более что она ни слова не поняла из чувствительной русской речи. Она выпила с Артемием Ивановичем на брудершафт, вызывая завистливые взгляды своей длинноносой подруги, которая забеспокоилась, что Симоне за сегодняшний вечер может перепасть большее вознаграждение, чем ей.
Тем временем на арене под ковер с обеих концов завезли тележки и укатили его, а вместо ковра на решетчатый пол вынесли круглую площадку с искусственным тополем в кадке и установили ее в самом центре. У главного выхода на арену была собрана платформа, изображавшее летнее кафе, а с нее к площадке перекинули деревянные мостки.
— «Лягушатня»! — Симона захлопала в ладоши, узнав местечко на Сене, где они с товарками провели не один летний сезон. — И Камамбер, и тополь на нем как живой! Вы бывали в «Лягушатне»? Летом вам надо обязательно съездить в Буживаль или Круасси, оттуда до «Лягушатни» рукой подать. Это чертовски… этакое место! И я там, между прочим, каждый вторник и четверг.
Артемий Иванович не был в «Лягушатне» но слухи ходили по всему Парижу. Он и сам рассказывал Фанни страшные вещи про плавучее кабаре посреди Сены, про маленький круглый остров, называемый «камамбер», про то, как вечером дамы обнимают друг друга, не стесняясь компании, и устраиваются танцы при свете цветных фонарей.
— … прелестное место. А еще неподалеку в Шато есть ресторан Фурнесса…
— Что смотришь?! — спросил у Дарьи Артемий Иванович (она уставилась на него, выпучив глаза). — Смотри, смотри, последний раз живым видишь. В следующий раз уже в гробе увидишь, да и то, если из револьвера, а не бомбой. Помру, как Тургенев, тоже, можно сказать, в Буживале, и отвезут меня в Питер хоронить на Волково кладбище. И сам царь выйдет и всплакнет.
Откуда-то из под арены раздался низкий гул и решетчатый пол стал опускаться, выдавливая в отверстия между брусьями решетки струйки воды. Вскоре вся решетка скрылась под водой, а остров Камамбер с тополем в кадке плавно закачался на ее поверхности, пока униформисты прочно не закрепили его оттяжками. Медленно разгорелись под куполом восемь дуговых ламп-солнц, заливая белым светом пространство цирка.
Из-за кулис на эстраду плавучего кабаре вышли Футит с Тони Грайсом, одетые рыбаками, и оркестр заиграл легкую пасторальную мелодию. По зеленому барьеру рыбаки обошли с двух сторон бассейн и уселись на бортике против входа на арену. Артемий Иванович хорошо видел со своего места их широкие спины в пиджаках. Они забросили удочки и некоторое время спокойно сидели, перебрасываясь друг с другом словечками, которые Гурин не понимал. Зато зал похохатывал каждый раз, когда кто-нибудь из рыбаков раскрывал рот. Затем Футит вскочил и, дернув вверх удилище, вытащил настоящего живого угря. Публика замолкла, а Дарья фыркнула.
— Фу, змея! Гадость!
За угрем последовал карп, второй рыбак вытащил не только настоящего, но уже и копченого лосося в станиолевой упаковке, а затем Футит выудил нечто, похожее на две скрепленные вместе подушечки для булавок, и, обернувшись, показал Артемию Ивановичу. Зал разразился хохотом, а Симона взяла его за руку и приложила ее к своей груди, предложив убедиться, что у нее нет никакого обмана. Но Артемий Иванович даже не заметил этого, он вспомнил, как Фанни запустила ему в голову вазу, когда он, не постучав, вошел к ней в комнату и застал ее за прикалыванием точно таких же подушечек в верхнюю часть корсета.
Во взгляде Фанни кипела тогда такая ненависть, а в его голове так звенело после попадания в нее дешевого женевского фарфора, что в течении недели он не осмеливался показаться из дома, не то что зайти к Березовской в гости.
«Убьет, — обреченно подумал Артемий Иванович, глядя на выходивших из-за занавеси на эстраду жандармов. — Непременно убьет. Если из-за такой ерунды чуть не убила, то теперь мне спасения не будет — бросит бомбу и не дрогнет».
Жандармы подошли к рыболовам, за нарушение закона против свободы рыбной ловли конфисковали улов (причем один из жандармов примерил накладную грудь к Футиту, вызвав очередной взрыв смеха) и утащили горе-рыбаков за шкирку за кулисы.
— Вот, а еще говорят, что это у нас в России свободы нету! — Нижебрюхов ударил кулаком по бархатному барьеру ложи. — Да сиди себе на любой речке с удочкой сколько влезет — ни одному уряднику и в голову не придет тебя загрести.
Оркестр заиграл бравурный марш, и на эстраду выскочила стайка юных купальщиц в наброшенных на плечи накидках всех цветов национального флага. В рядах и ложах послышалось нарастающее сопение — сильный пол замер в ожидании.
— Ну же, скидавайте! — крикнул в нетерпении Нижебрюхов.
Девицы изящно освободились от накидок, оставшись в одних обтягивающих плотные тела синих и красных трико. Они прошли по мосткам на Камамбер и расположились там, болтая в воде ногами и потягивая из бокалов. Вслед за хлопаньем пробок на Камамбере раздались такие же хлопки открываемого шампанского в ложах.
— Господи, какие красавицы! — сказал Нижебрюхов. — Артемон, давай выпьем. Я их потом тоже всех закажу.
— Да как можно: вот так вот выйти перед мужчинами почти голой и при этом еще пить вино, словно какая-то уличная девка! — возмутилась Дарья.
Сидевшая рядом с ней длинноносая товарка Симоны бросила озабоченный взгляд на Нижебрюхова. Мадам Боннье получила за них с купца как за ночь, но для себя они рассчитывали на щедрые призовые. Если русский купец увлечется циркачками, им может ничего не достаться вовсе сверх того, что им отжалеет мадам завтра утром. Вот Симона свое за сегодня получит, вон как прилипла к этому русскому дураку.
